Соня осталась в Лексусе с безмолвным изваянием в чёрном костюме. В неуютной, прохладной тишине салона. Однако, страх никуда не исчез. Правда, теперь она боялась не за себя. И заволновалась ещё больше, когда Моронский скрылся из поля зрения в машине у бритых уголовников.
Минут десять его не было, а Соне показалось, что прошёл час. Наконец, все трое вышли за салона вражеского Гелика. Прошли несколько шагов вперёд, чуть ли не обнявшись, как старые знакомые. Все трое ржали. А Моронский ещё и зубочистку в зубах перекатывал.
Соня в шоке смотрела на Макса и не узнавала. Это был не Моронский, а тот самый МОР! Он опустился до их уровня. Мимикрировал. Стоит, чуть не через зубы сплевывает, подражая их повадкам.
Кто он??? Почему он везде свой… Мор!
Он вдруг двинулся вперёд к Лексусу, оставив братков позади. И, прежде чем забраться в машину, выплюнул зубочистку. Сел не к ней на заднее сидение, а на пассажирское рядом с водителем. Достал из бардачка влажные салфетки и принялся тщательно протирать ладони, искоса поглядывая на Соню.
— Друзья твои? — не выдержала Соня, кивнув на братков.
Моронский и Водитель одновременно переглянулись. Водила крякнул, и покачал головой типа: бабы, чё с них взять.
— Дура что ли? — рявкнул Макс. — Это быки какие-то! Увезли б под мост и отымели! Во все щели! Даже как звать не спросили бы.
Соня оторопела и вжалась в мягкое кожаное сидение Лексуса.
А Моронский, казалось, вошёл в раж.
— Орлова, ты курица! На дорогу не пробовала смотреть? Замечталась, что ли? — орал он. — Чё глазами хлопаешь!? В каком переходе права купила? Где б ты столько иностранной валюты нашла, на которую они тебя раком хотели поставить? — он просто испепелял своим взглядом.
— Я ГАИ вызвала… вызывала…
— Гаи… — передразнил гундосо Моронский. — И где они твои ГАИ? — продолжал Моронский уже тише, подкуривая чёрную сигарету. — Ты рожи их видела? У них же одна извилина и та не в голове! Пацанчики развлекаются так! Гаи! Менты только лопатник их увидели, сразу забыли про все.
У Сони затряслась губа. А глаза наполнились слезами.
— Ладно не реви, — уже мягче сказал Макс, протягивая ей салфетку. — Все могло быть хуже!
Соня высморкалась.
— Это точно не ты подстроил? — наконец, спросила она.
— Такая большая, а в сказки верит! — проговорил Моронский, обращаясь к водителю. — Ещё и Брабус от простого Гелика не отличает… — Он повернул голову к ней. — Ты меня от дел отвлекла. Игорек тебя домой сейчас отвезёт. А инструкции я тебе позже пришлю, — проговорил Макс, выдувая дым ноздрями.
— Какие инструкции?
— Ключи? — проигнорировал он ее вопрос.
— Какие ключи? — не поняла Соня.
— От машины твоей! — опять рявкнул так, что она вздрогнула. Протянула ключи.
Моронский коротко свистнул в открытое окно Лексуса, и кинул их подошедшему Славику.
— Отгони! — распорядился шеф.
— Ладно, — сказал он, поворачиваясь к Соне, — мне вон, теперь пацанов накормить надо как следует, ты же их без десерта оставила…
Моронский опустил взгляд на Сонину грудь с торчащими сосками под футболкой. Как-то заторможенно моргнул и втянул в рот свою нижнюю губу.
— Всё, на созвоне! — бросил он то ли Соне, то ли водителю и вышел из машины, оставляя после себя шлейф табачного дыма, смешанного с парфюмом и запахом мяты.
Глава 14
Take off your clothes
Сними свою одежду,
Give me your trust
Доверься мне,
Look me in the eyes and confess your lust
Смотри мне в глаза и признай в своих похоть
Get on your knees
Встань на колени
Beg me to stop
Умоляй меня остановиться
I promise I’ll love you if you do it
Я обещаю любить тебя, если ты это сделаешь
So do it for me
Так сделай это для меня
Say my name
Скажи мое имя
All I wanna do is hear you scream in pain
Все, что я хочу сделать, это услышать, как ты кричишь от боли
Say my name
Скажи мое имя
I promise I’ll love you if you do it
Я обещаю любить тебя, если ты это сделаешь
So do it for me
Так сделай это для меня
Rosenfeld “Do it for me”
В пятницу утром Соня проснулась с почти осязаемым ощущением чего-то, что непременно должно произойти в этот день. Обычно такое чувство у неё случалось в детстве перед Новым годом, 31 декабря, накануне которого она до рассвета вертелась в постели волчком, не смыкая глаз.
И если тогда томительное предвкушение праздника приносило исключительно положительные эмоции, то сейчас ожидание неизбежного сопровождалось оцепеняющим первобытным страхом. И любые попытки проанализировать причину и источник этого страха неминуемо приводили к внутреннему конфликту гордости и порочных желаний. В котором гордость теряя аргументы, трусливо пряталась, словно таракан за плинтусом.
«Страшное» предчувствие подтвердилось, когда на пороге квартиры возник один из мордоворотов Моронского с бандеролью. Славик, а может быть Игорь (Соня пока плохо различала их лица, поскольку чаще видела их затылки) молча передал из рук в руки шуршащие ярко-оранжевые пакеты и, не сказав ни слова, удалился.
Немые они что ли?