Подари мне себя до боли

- Я живу так, чтобы в аду сказали: "Извините, у нас приличные люди", - перевёл Макс, не дожидаясь вопроса. - Бил в девятнадцать, в универе. Поспорил с приятелем, что девчонка тату-мастер... - он замолчал, секунду подумал, причмокнув, и в глазах его появился знакомый сальный блеск, - не возьмёт с меня ни цента.

- И как?

- Я никогда не проигрываю.

Понятно, татуировки, не являющиеся эпиграфами к его порокам, закончились на собачьей кличке.

- У меня ещё есть! - куражился Моронский.

Пальцами левой кисти Макс оттянул нижнюю губу и вывернул ее так, чтобы Соне стали видны три буквы, вытатуированные на слизистой. «ММА». Соня вытаращила глаза до рези.

- Это ж, наверное, больно было?

- Да, Соня, больно. В камере следственного изолятора, самое большое, на что можно рассчитывать в качестве анестезии -  это очень крепкий чай.

Вечер переставал быть томным. Да, чем больше она о нем узнавала, тем охотнее соглашалась с фразой «меньше знаешь крепче спишь».

- Прости за вопрос... - Соня решила пожертвовать сном ради информации. Все равно уснуть сегодня не получится. - Ты был под следствием?

- Да. И судимость есть. Условная. Тебя что-то смущает?

Соня поморгала. Провела ставшими непривычно влажными ладошками по себе. Нет, ну она понимала, конечно, что Моронский знаком с криминалом, но надеялась, все-таки, что не так близко. А вслух сказала:

- Мне кажется, я уже ничему не удивлюсь.

- Эти там же бились. - Он показал на несколько мелких замысловатых знаков на фалангах пальцев и крест между большим и указательным пальцами. - Но значение их тебе знать не обязательно.

У Сони возникло ощущение, что Макс получает удовольствие, наблюдая, как она теряется, открывая новые грани его личности. Она закусила губу и часто задышала. Вот попала, так попала! А ведь всего каких-то полчаса назад ей даже показалось, что он обычный парень, только с прибабахом. Нет. Вот именно, что показалось. Быть обычным, правильным, как все, для Моронского - оскорбительно. Казалось, он гордился свой причастностью к лицам, не обременённым сутью уголовного кодекса.

Ни фига он не обычный. И бравирует этим. Усиливает впечатление, заставляя жертв биться в экстазе от одного только взгляда в их сторону. Хищник. Нарцисс. Психопат.

- Эта - он тыкнул пальцем в тыльную сторону правой кисти, продолжая знакомить Соню со своими апосематами, - He, who makes a beast of himself, gets rid of the pain of being a man.  Тот, кто становится зверем, избавляется от человеческой боли.

Ну, допустим, эту фразу Соня уже давно знала. А вот, что означала птица, раскинувшая крылья, с черепом на брюшке, которая была изображена на тыльной стороны левой кисти?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Это феникс. - Макс наверняка понял, о чем Соня думала. - Я набил ее в Аргентине, на следующий день после того, как чуть не разбился на параплане. Меня закрутило в воздушном потоке. Впереди меня появилась птица и я вырулил. Она как-будто указала мне путь.

- Красиво... - Соня задохнулась, зачем-то попыталась представить мир без Моронского. Отогнала от себя эту мысль. - То есть,  сама история... - она засуетилась. - В смысле она, конечно, ужасная, но кончилось все хорошо, поэтому красивая.

Соня замолчала. И почувствовала, что густо краснеет. «Вот, идиотка. Что я несу?!»

Ей показалось, что Макс усмехнулся.

- Два скрещённых меча на спине - личный символ моих предков, двух достойных друг друга партнера и бойца.

Вот это Соня постарается запомнить. Об этом она обязательно подумает, проанализирует. Позже, не сейчас. Потому что мозги в его присутствии совершенно набекрень.

- Ну, - он переплел свои пальцы с Сониными, - я удовлетворил ваше любопытство, Софья Павловна?

- Любопытство - да. - Задумчиво ответила Соня. - Я боюсь, что всё это - только маленькая часть скелета в твоём шкафу. Там у тебя целая братская могила.

- Может быть, тогда и не стоит ее вскрывать?

- Да... пожалуй, - медленно проговорила она. - Ты мне и так уже наговорил на целую государственную тайну. Боюсь, меня теперь из страны не выпустят.

- А куда ты собралась?

- Моронский! - Соня хлопнула себя ладошкой по лбу. - Расслабься. Иногда, чтобы хорошо отдохнуть, нужно просто перестать все контролировать.

Макс нахмурился, уставился на неё как гуманитарий на  задачу по тригонометрии.

- Орлова, я жрать хочу! - неожиданно выпалил он.

Соня встрепенулась, в голове замелькали страницы поваренной книги.

- А есть здесь какие-нибудь продукты? Я могла бы приготовить что-нибудь...

- Здешний холодильник никогда не имел в себе ничего, что было бы не готово к мгновенному употреблению! Там роллов на роту... то есть на две роты. На твою и мою РОТу.

И заржал. По-человечески. Нет, по-детски. И Соня узнала главную его тайну: под бородой хозяин Порока прячет ямочки на щеках.

- Так, почему ты удрала? - вытирая губы салфеткой, спросил Моронский и налил себе и Соне шампанского.

Они сидели на кухне за барной стойкой и ели роллы. Он в полотенце, она в его рубашке.

Соня хлебнула вина.

- Я же даже песню жалостливо  спел. Хотя я ее уже ненавижу.

- Почему?