Подари мне все рассветы

— А я ненавижу. Ненавижу женскую истерику, слезливость. Я ненавижу себя. Отпусти меня немедленно, — потребовала она, отталкиваясь от его груди и отбрасывая назад упавшие на лицо пряди волос. — Если бы ты не суетился вокруг меня словно ангел-хранитель всякий раз, когда я споткнусь или кашляну, Роберт, то я прекрасно со всем справилась бы сама. Будь добр, продолжай путь и позволь мне идти следом, только не обращай на меня внимания. Обещаю тебе добраться до места своими силами или погибнуть в неравной борьбе с трудностями. Иди!

Он пристально посмотрел ей в глаза, потом повернулся и пошел. Ах, если бы его глаза не были такими голубыми! Черт бы побрал его глаза! Она в сердцах пнула валявшийся на пути камень и, скорчив гримасу, принялась карабкаться по склону.

Даже если он простит ее и если не погибнет в бою, у них нет будущего. Они оставались теми, кем были, и ничто не изменилось с тех пор, как ему было семнадцать, а ей пятнадцать лет. Хотя он и сын маркиза Кейни, он как был, так и остался незаконнорожденным. И она осталась дочерью своего отца. Да вдобавок, овдовев, носила смехотворный титул маркизы, обладая огромным богатством со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Так что если даже он простит ее и не погибнет в бою, им придется столкнуться с безжалостной действительностью. Расставшись сегодня, они больше не встретятся, а если встретятся, то только как совершенно чужие люди.

— Ну что ж, — рассердилась она, — тебе совсем не обязательно идти так быстро для того лишь, чтобы доказать, что я слабее тебя и не могу за тобой угнаться. — Они взбирались по особенно крутому участку склона.

Он сразу же остановился и подождал, когда она догонит его.

— Жуана, — сказал он с веселыми искорками в глазах, — я еще никогда не слышал, чтобы ты так много жаловалась.

— Я и не жалуюсь, — заявила она, — просто у меня перехватило дыхание.

К ее удивлению, он взял в ладони ее лицо и нежно поцеловал в губы.

— Я знаю, что тебе трудно. Уверен, что тебе труднее, чем мне. Поверь, я искренне сожалею.

— Разве ты забыл, — спросила она, — что именно я устроила твое избиение в Саламанке и позаботилась о том, чтобы их было четверо против тебя одного? Разве ты забыл, что по моей милости тебя бросили в темницу и ежедневно подвергали избиениям?

— Нет. Но все было так давно. Ну как, у тебя восстановилось дыхание?

— Роберт, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, — я намеренно обманывала тебя. Но без злого умысла. Понимаешь, когда мне бросают вызов, я не могу на него не ответить. Ничего не могу поделать с собой. И не могу удержаться, чтобы не поддразнить, особенно тех, кто мне нравится. Ты простишь меня, когда вспомнишь наш разговор?

— Идет война, Жуана, — напомнил он. — Есть ли смысл таить против кого-нибудь злобу? Мы оба сделали то, что должны были сделать.

Она вздохнула.

— Не задерживайся, Роберт, нечего двигаться со скоростью похоронной процессии потому лишь, что я пожаловалась, что ты идешь слишком быстро. Ты прав, я в плохом настроении, а поскольку оно у меня бывает не часто, я не умею с ним справляться. Мы почти добрались до вершины. Неужели за холмом укрылась целая армия? Здесь не видно ни души вокруг.

— Веллингтон хочет, чтобы именно так все и выглядело, — сказал он. — Французы, наверное, еще долго после окончания этих войн будут с подозрением поглядывать на каждый мирный, лишенный растительности склон горы. — На склоне можно было заметить нескольких дозорных, но ничего не выдавало присутствия целой армии.

Он продолжал продвигаться вперед, она от него не отставала.

Кроме растущей любви к Роберту и сознания того, что их расставание неизбежно, ей не давала покоя еще одна мысль, которая в течение трех лет была самой главной целью ее жизни и лишь за последнее время слегка отодвинулась на второй план.

Она потерпела неудачу. Без малейшей надежды на успех она настойчиво искала и наконец нашла человека, который изнасиловал и убил Марию. Нашла, но ей не удалось убить его. У нее был шанс, и она его упустила. Потерпела неудачу. И теперь ей казалось, что удача навсегда отвернулась от нее. Совсем скоро она окажется за спинами английской и португальской армий и, по-видимому, навсегда лишится шанса снова увидеть полковника Леру.

Только разве если она вернется к французам. Наверное, она все еще могла бы так сделать. Они все еще считали ее лояльной француженкой, которую против воли взяли в заложницы. Правда, они, возможно, перестанут так думать, наткнувшись на мощное оборонительное сооружение Торриш-Ведраша. Тогда они поймут, что она их обманула и что она работала не на них, а на англичан.

Она потерпела неудачу. Жуана терпеть не могла, когда что-нибудь не получалось. Но в данном случае приходится признаться себе, что так оно и есть.

Они поднялись на гребень холма, и она широко раскрыла глаза от изумления. По ту сторону гребня находилась насколько хватало глаз целая армия — множество народу, все в движении, все заняты своим делом, тогда как с той стороны, откуда они пришли, трудно было бы даже заподозрить такую картину.

— Боже милосердный! — промолвил капитан Блейк.