Подари мне жизнь

Наталья Викторовна была в курсе всех свалившихся на дочь проблем. Она тяжело опустилась на стул, расстегнув пальто.

— Идиотка, — односложно констатировала она. — Ну зачем тебе сдался второй ребенок? Да еще от того же самого негодяя, который заделал первого?

— Ты же сама знаешь, мама!

— Ну знаю. А по-другому как-то никак нельзя?

— Нет, нельзя. Донором может быть лишь брат или сестра.

— С ума с вами сойдешь. На работе неприятности, склад сгорел, ты вот тоже… Антошка. Бабка глухая. Я не выдержу.

Наталья Викторовна вдруг скривила лицо и заплакала.

— Хватит, мама, — сказала Ольга, подходя к ней и обнимая. — Пусть богатые плачут, а для нас это непозволительная роскошь. Слезы надо беречь. Как деньги. Пригодятся в самом критическом случае.

— Ладно! — махнула рукой мать. Она вытерла платком лицо. — Ты, как всегда, права, дочка. Но я просто не хочу, чтобы ты стала двойной матерью-одиночкой. В этом смысле ты меня даже переплюнула. Не представляешь ведь, как я намучилась, воспитывая тебя без отца!

— Что же ты снова замуж не вышла, когда нас папа бросил?

— Хотела, да не получилось. Кто возьмет женщину с ребенком?

— Смотря какая женщина. Ты вообще рано на себе крест ставишь. Ты еще и сейчас — ого-го! Знаешь что? Вот разберусь со своими проблемами и замуж тебя выдам. За железнодорожного генерала. С лампасами и в кокарде.

Она засмеялась, а следом за ней, немного спустя, и Наталья Викторовна. Теперь они обе сидели рядышком и смеялись, вытирая слезы, которые появились непонятно от чего — то ли от горестей прошлой жизни, то ли от радостной надежды.

Придя на работу, Костя первым делом направился в палату к дедуле, принес ему замороженные красные гроздья рябины, которые нашел на даче. Они сумели уцелеть под шапкой снега. И даже сохранили горько-сладковатый вкус.

— Глядите, какое чудо! — сказал он, одаривая всех больных в палате сердечников. — В лютый мороз не погибли. А вкусные-е!.. Сразу на поправку пойдете.

Дедуля скушал одну ягодку, затем пожевал вторую.

— Да, прелесть, — согласился он. — А я и так уже себя чувствую как юный пионер. Пора выписывать. Ты бы похлопотал там. Я ведь на старости лет рисовать стал, да тебе, наверное, об этом мой Лаврик рассказывал? Теперь жду не дождусь снова за карандаш взяться. Или за баллончик с краской. Сноха, правда, ругается. Подумаешь, стены в квартире расписал! А если это шедевр?

— Не сомневаюсь, поди не хуже, чем фрески Микеланджело в соборе Святого Петра. А карандаши я тебе, дедушка, принесу. И бумагу.

— У меня тут есть один огрызок, — подмигнул старик. — Смотри, что я намалевал. Похож?

Он вытащил из тумбочки лист бумаги. На Константина смотрело лицо… Кости. Его портрет, причем выполненный очень точно, с четкими линиями, уверенными штрихами. Старик сумел даже ухватить взгляд Кости — ироничный, но и чуть грустноватый.

— Ни хрена себе! — вырвалось у него. — Да ты, дедушка, мастер! Ван-Гог просто. Только ухо себе не режь. Тебе действительно надо в Академию Глазунова поступать. Что же ты свой талант в землю зарыл?

— А так вот получилось, — весело откликнулся старик. — То война, понимаешь, то стройки эти гребаные. Заводы построили, горбатились из последних сил, а они теперь спокойненько к олигархам этим и проходимцам всяким отошли. Будто так и надо. Словно они сидели в кустах и ждали, когда мы все обустроим, а потом — раз! — выскочили из-за пенька и заграбастали. А нам фигу кажут. И хохочут еще. До чего же русский народ дурак! Нет чтобы этим прохиндеям рыло набок свернуть. И чего терпят? Видно, привык под ярмом ходить… Вот и Лаврик мой туда же. Все норовит в крутые бизнесмены выбиться. Чтобы, значит, других оседлать и ехать. Для этого я его, что ли, воспитывал, не жалел ни сил, ни денег? Квартиру ему купил, мебель. Все сбережения отдал. Мне-то уже ничего не нужно. Только карандаш, краски и бумага.

Старик разволновался, повернул лицо к стенке, а Костя успокаивающе положил ладонь ему на грудь.

— Отдыхай, дедушка, — сказал он. — И рисуй. У тебя здорово получается. Я тебя навещу завтра.

— Ты портретик-то забери, — отозвался старик. — Пусть подарком моим тебе будет.

— Спасибо.

Константин свернул лист бумаги в трубочку и пошел к выходу. В коридоре он увидел Лавра. Тот вновь поджидал его, нетерпеливо барабаня по стеклу пальцами. Костя хотел пройти мимо, но лысый очкарик ловко ухватил его за рукав.

— Ну и как? — произнес Лавр, подмигивая.

— Отвали, — грубо ответил Константин, поскольку сам вид сыночка вызывал у него отвращение.

Погодите, постойте, — сказал тот. — Так дела не делаются.

— Какие еще дела?

— Ну… эти, наши.

— У нас с вами дел нет. И не будет.

Костя вырвал рукав, но Лавр тотчас же схватил его за полу халата. И зашептал в лицо:

— Нет, дружок, нельзя так. Бизнес есть бизнес. Вы деньги взяли? Тогда исполняйте то, о чем мы с вами договаривались?

— А о чем это мы с вами договаривались? — спросил Костя, не понимая. Лавр поднес палец к губам.

По коридору прошли две медсестры, оглянулись на них. Санитар провез на каталке больного.

— Ну как же, как же? — снова зашептал Лавр. — Я вам заплатил, надо делать.

— Да что делать-то?