Эфедра розовая с гор и тамарикс,Анабазис, знакомый, ежевичный,И крокусы шафрана обычны для пустынь Ирана.Лилейные тюльпаны Шренка и ЛеманаДа розовый чентиль раскинули ковры здесь за оградой.Не называю станцию на «…там»:Начала всех названий здесь тюремны.Вдали Загроса цепь таинственна и вечна.
* * *
Под ярким солнцем стран Полдневных, в тиши.Нетрудно вспомнить слово «нежность».А на ухабистом проселке и босиком, в пылидорожной,Где неказистый подорожник,Что изумрудом отливает свои лечебныелисточки…Нам бывает трудней всего произнестиНеобходимое «прости»…Прости, что был не к месту нежным,Как этот мартовский подснежникВ твоем замерзшем кулачке.
* * *
Одесса свечками каштановЧертила строчками кварталы.Кабальная любовь родных,Как принуждение к инцесту.В Одессе много было места,Где подбирали всем невесту,А кто не думал, не искал,Кому ж то было интересно?Большой Фонтан, Большой Фонтан…Цикады — то большой оркестр,Коль мы о музыке… Конечно.
* * *
Твоя прилепленность к НейМеня бесила с первых дней.И понимая, что смешон,Себя ругал, как пьяный возчик.Когда приехав на Привоз да на вокзал,Его никто не нанимал…А как тому смеялся балагула?
* * *
Высшее доверью измереньеЗаслужить доверия у зверя.Принимая роды у собакиПять комочков, что облизаны до блеска,Положил в корзину с ватой,Выстелил льняною простынею,И поставил в угол у кровати.А наутро все комочки разомЗапищали у меня в постели:Это мать-волчица принесла и положилаВсе свои тревоги рядом.И не лаяла — скулила,Носом, лапой нежно те комочки шевелила,Что-то на собачьем мне о человечьем говорила.
* * *
Когда внезапно пауза повиснетВ застольном споре,Так то не горе.Когда слеза повиснет,Не скатившись,Так то не горе.Когда молчание виситЧерным-черно, как черноморье,Вот это горе.
* * *
В убогом мире нет места богу,А уж богам, которых много,Сыскать пристанище невмочь.Кто квартирмейстер здесь убогий?