Разумеется, Никита знал. Знал в первый же день занятий в Академии. Равиль Зайнутдинов, который раньше работал в кадрах ЦК, оказался рядом с Никитой на вступительной лекции.
- Теперь Академии будет уделяться особое внимание, - шепнул он, глядя на какую-то женщину, сидевшую впереди несколько левее них. - От Политбюро.
- Но почему?
- Видишь вон ту смуглую красавицу?
Никита кивнул и вновь напряженно уставился на Равиля. И даже прошептал его любимое словечко: "якши", которое помнил со времени их знакомства, когда в 1926 году Зайнутдинов приезжал в Донбасс с комиссией ЦК.
- Это жена генсека. Только смотри - болтать ёк.
Молчать Никита умел. И мотать на ус полезные сведения - тоже. Однажды на собрании он выступил с яростной поддержкой какого-то второстепенного предложения, которое внесла Надежда Аллилуева, никогда ничем не выделявшаяся среди общей массы слушателей. Как-то после занятий оказался рядом с ней в трамвае и ловко продолжил словно бы прерванный разговор о безоговорочной верности генеральной линии сталинского ЦК и лютой ненависти к правым уклонистам. К моменту избрания Никиты секретарем парторганизации Промакадемии у него были дружески-доверительные отношения с Надей Аллилуевой и она уже не единожды в домашних беседах рассказывала мужу о стойком партийце, непримиримом с врагами и бесконечно верном идеалам Революции, и талантливом и энергичном практике социалистического строительства.
- Он один стоит целой роты попутчиков, которые как редиска - красные снаружи и белые в душе, - говорила она и Сталин внимательно слушал и запоминал. Запоминал накрепко - память у вождя была поистине феноменальной. И, после памятного разговора с Кагановичем о преданности, Никиту - по рекомендации ЦК - избрали секретарем Бауманского, а вскоре и престижного Краснопресненского райкома партии столицы.
Катилась по городам и весям мутная волна вредительств. Успехи Совдепии ожесточали классовую борьбу; Запад и эмиграция сознавали, что с каждым уходящим годом все призрачнее становится надежда на реставрацию, совсем еще недавно казавшуюся такой реальной, такой достижимой. Умирала мечта, крепла ненависть. Как-то в ночь под выходной Никиту разбудил телефонный звонок. Зевая, он тихонько, чтобы не разбудить Нину, вышел в прихожую, где на стенке висел аппарат.
- Товарищ Хрущев? Это НКВД, Бурый.
Никита протер рукой глаза, посмотрел на "ходики". Выскочила кукушка, прокуковала четыре раза.
- Что случилось?
- Горит спеццех металлического завода.
- Пожарные?
- Уже на месте. Я заеду на вами?
- Жду у подъезда.
Уже в "бьюике" Никита спросил:
- Причину пожара выяснили?
- Диверсия, - уверенно отрезал Бурый. - Небось, цех не кастрюльки пулеметы делал.
- Дааа, - протянул Никита. - Похоже, то, что произошло в Донбассе, я имею в виду Шахтинское дело, было сигналом для оппозиции переходить в наступление по всему Союзу. Ленинград, Минск, Баку, Хабаровск. Теперь у нас.
- Господа просчитаются, - зло процедил старый буденовец Бурый, рубанув невидимого врага невидимой шашкой: ррраз!
Никита невольно оценил движение кавалериста: "Умелый рубака. Такой от плеча до самого седла рассечет".
Территория завода была оцеплена милицией. Во дворе и административном здании молча, уверенно двигались люди в штатском. Огонь был локализован и брандмейстеры завершали свой тяжкий труд.
- Взрыв в спеццехе произошел в три часа, - устало докладывал Бурому начальник охраны. Лицо его было закопчено дымом, в глазах застыло выражение страха. - Пожарные были здесь через десять минут. Потом я позвонил вам.
- В цехе кто работал? - Бурый не спрашивал - допрашивал.
- Слава Богу, никого. Он двухсменный.
- Кроме охраны кто еще был на заводе?
- Директор, главный инженер и главбух. Всё.
- Хм... Это в три-то часа ночи? - Бурый с явным подозрением разглядывал вохровца. Тот поежился, пожал плечами: "Начальство. Им видней".
- Где они теперь?
- Были у цеха. Сейчас в главном кабинете.
Директор завода Арсентий Крюков разговаривал с кем-то по "кремлевке". Разговор, видимо, был нелегким. Директор, взъерошенный, в запачканном сажей сером костюме, отвечал в трубку отрывисто, коротко:
- Да... да... нет, конечно... выясняем... сделаем... есть, товарищ Серго.
Положил трубку, молча поздоровался с Никитой и Бурым. Сказал, кивнув на телефон: "Орджоникидзе". И, посмотрев исподлобья на начальника райотдела НКВД, добавил: "Твой тоже звонил".
- И правильно, что звонит, товарищ Крюков. Тому, что у вас на заводе этой ночью произошло, одно название - потеря бдительности.
- На заводе, по сообщению. начальника охраны, кроме тебя, Афанасий, и вас, - Никита бросил взгляд на главного инженера и главбуха, - никого не было. И произошел взрыв. Вы понимаете, что это значит?
- То и значит, что начальник Вохра дает неверную информацию, - с досадой отмахнулся от этого вопроса директор. - Была вся охрана.