- Читаю любую научную литературу без словарей. Разговорная речь - мой акцент меня просто бесит! Вот немецким я владею по-настоящему свободно. И Ich schprehe Deutch как коренной житель Берлина. Это не я, немцы говорят, застеснялся он. - Мне довелось учиться в Геттингене у самого Макса Борна. И потом я еще мальчиком изучил немецкий. Вы же знаете, как важно иметь цепкую память при изучении любого иностранного языка. Вдохновил меня на это мой добрый наставник в отрочестве инженер Амедей. Как и на многое-многое другое.
Сказав это, Ферми заторопился, распрощался и уехал. Но играть в теннис они стали вместе отныне регулярно. Энрико не был сильным, но на редкость цепким игроком; безумно не любил проигрывать; сжав губы, держался до последнего. Проиграв (а проигрывал он Сергею регулярно), расстраивался как ребенок, у которого вдруг отняли игрушку или конфету. Впрочем, довольно скоро обретал душевное равновесие и начинал рассказывать о каком-нибудь эпизоде из жизни своего нового "храма знаний". И неизбежно касался своей текущей экспериментальной деятельности.
- Зачем я вам это говорю? - смеялся он. И тут же добавлял, но так, что это не звучало обидно: - Ведь вы же ни уха ни рыла не смыслите в физике. Но я попытаюсь элементарно изложить количественную теорию ионизационных потерь энергии заряженными частицами, учитывающую поляризацию вещества, через которое эти частицы проходят. Тормозная способность веществ зависит от степени их конденсации. Иными словами, речь идет об эффекте плотности...
Он обладал редчайшим умением излагать суперсложные явления науки предельно понятно.
"Даже самым смелым умам, - говорил он в другой раз, - трудно вообразить, какие поистине революционные возможности представляет открытие Ганом и Штрессманом деления урана нейтронами". Энрико Ферми мог. Мог и Нильс Бор. И Игорь Курчатов.
При всем его незнании физики, Сергей понимал, что выдающийся интеллект Ферми захвачен одной идеей - овладеть атомной энергией. И что эксперименты итальянца прогрессируют. Однажды вместе с Сергеем в клуб приехала Элис. До обычной игры с Ферми было минут сорок и они вышли на корт, чтобы размяться. Увидев игру Элис, Энрико заметил, что она ему как теннисист, пожалуй, по зубам; Сергею же будет самому интереснее состязаться с его помощником Генри Андерсоном. Через некоторое время Аслан стал получать информацию о работе группы (а позднее лаборатории) Ферми не в коряво-любительском изложении, а в виде квалифицированно оформленных научных отчетов. Как-то Элис за традиционным соком после игры завела разговор о литературных и музыкальных вкусах и пристрастиях.
- Я хоть и итальянец, музыку не люблю, не понимаю, - откровенно признался Энрико. - Литература? - откинувшись на спинку кресла, он вытянул ноги, заложил руки за голову, широко развернув локти, закрыл глаза и стал декламировать - то бархатисто, то раскатисто-гулко, то строго и жестко стихи по-итальянски. Речитатив завораживал. Минут через семь он смолк, но никто не смел прервать молчание. Ждали, что он будет читать еще. А Энрико обвел всех просветленным взглядом, сказал голосом, в котором чувствовалась ностальгия и по далеким временам, и по местам далеким:
- Была поэзия, и были поэты!
- "Неистовый Роланд" Лудовико Ариосто, - Элис сказала это задумчиво, словно говорила сама с собой.
- Fantastiko! - пораженный, Энрико с восторгом смотрел на девушку.
- Разве вы знаете итальянский? - недоуменно вопросил Андерсон.
- В университете я слушала курс итальянской литературы и, разумеется, учила язык. Без этого разве можно по-настоящему ощутить прелесть творений мастеров?
- И вы читали эту поэму в оригинале? - Ферми недоверчиво улыбался.
- Не только ее. И ее предшественницу - поэму Маттео Боярдо "Влюбленный Роланд" со всеми ее легендами...
- И милыми фантазиями и героической патетикой! - подхватил Энрико.
- Бог троицу любит! - Элис повернула лицо к Ферми, наморщила лоб, вспоминая что-то. Обрадованно вздохнула: - Ну, конечно, - Франческо Берни. Он же сатирик, на свой лад переписал "Влюбленного Роланда"!
- Не был бы я женат на моей несравненной Лауре, я бы в вас обязательно влюбился! - Ферми поцеловал руку Элис. Протянул мечтательно: Пятнадцатый-шестнадцатый век... Тогда люди и думали, и любили, и создавали поэмы иначе, ей Богу, иначе. Стихи были божественными. А нынешние... За все, абсолютно все нынешние вирши я не дам и одну, самую простенькую ЭВМ.
- А вдруг появится на современном материале "Божественная комедия"! говоря это, Сергей подмигнул Андерсону.
- Пусть даже одна ее часть - "Ад", "Чистилище", "Рай", хоть одна! - я первый во весь голос приветствовал бы рождение нового Алигьери. А так... Ферми пренебрежительно поморщился. - У меня ни времени, ни желания нет читать все эти убогие бестселлеры. Признаюсь, и это касается не только литературы, главным источником моей общей культуры была Детская энциклопедия, добротная и ярко, красочно оформленная.