Подари себе рай (Действо 3)

Иван знал, что Владимир Петрович Потемкин немало способствовал успешному прохождению проекта о создании Академии сквозь беспредельно сложный лабиринт партийных и правительственных этапов с их бессчетными рогатками, препятствиями и ловушками; что, пожалуй, не было более подходящей (и проходной по всем статьям - весомость в государственной иерархической системе, опыт работы и авторитет в различных структурах просвещения, вселенский характер культурного кругозора) личности на пост президента Академии, против которой не возникло бы возражений ни у верховной власти, ни у научной элиты, ни у практиков школьного дела в Москве или в Петропавловске-Камчатском. Кроме всего этого, существует на свете доминанта, не фиксируемая письменно ни в каких официальных анкетах или характеристиках, но неизменно и действенно влияющая на решение важнейших вопросов и развитие человеческих отношений - взаимная симпатия. Ивану Владимир Петрович напоминал рано ушедшего из жизни отца. Широтой души, добрым тонким юмором, неистребимой христианской человечностью, проявлявшейся и в самые светлые, и в самые горестные минуты такого многогранного, такого непредсказуемого бытия.

В день смерти наркома Иван написал письмо на имя Сталина. В нем вносилось предложение присвоить имя Потемкина Московскому городскому педагогическому институту, в котором Иван директорствовал. Письмо он сам отвез Поскребышеву, с которым предварительно созвонился.

- Конечно, непорядок, - поморщился всесильный глава самого могучего секретариата на свете, прочитав нарочито краткий текст, составленный с отменным знанием имперских бюрократических канонов. - Нет ни ведомственных виз, ни обязательных согласительных резолюций. С другой стороны... - он посмотрел в окно, словно там и собирался найти нечто, находящееся с другой стороны. - С другой стороны, Он требует докладывать Ему ежедневно двадцать-тридцать писем, выбранных наугад из пришедших самотеком, и безо всякой предварительной обработки.

И на письме Ивана появилось размашистое "Согласен. И.Сталин".

Два года спустя после Победы Иван получил приглашение на прием во французское посольство по случаю Дня Бастилии. В самом этом факте ничего необычного не было. В национальный день многие посольства приглашали большое количество гостей, главным образом государственно-партийную номенклатуру и широкий круг интеллигенции. Начавшаяся с фултонской речи неистового британца "холодная война" сделала подобные массовые общения едва ли не единственным способом определить сколько-нибудь реальные показания барометра общественного мнения великой евразийской империи. Частенько Иван отдавал свои приглашения замам - ему было жаль терять два-три часа, да еще истраченные на такие разговоры, в которых он должен был быть каждый миг начекy, чтобы не сказать чего-нибудь двусмысленного или - чего еще хуже недозволенного, идеологически крамольного. Но сейчас стояла середина июля, время было каникулярное, всех заместителей он отпустил в отпуск. На прием Иван отправился один. Маша с Матрешей были на даче, Алеша в Кубинке в летних институтских лагерях. Изумительной красоты старинный особняк на Якиманке всегда поражал своим внешним и внутренним причудливым изыском. Июльская теплынь вынудила посла распорядиться натянуть над двориком тент и приглашенная публика могла свободно дефилировать из помещения на свежий воздух и обратно. Чрезвычайный и полномочный посланец обновленной французской республики и скрытый голлист (сам строптивый герой и лидер Сопротивления демонстративно ушел в отставку)

подчеркнуто радушно встретил Ивана.

- Ваш институт, - заявил он, вставляя во французскую речь русские слова, - недавно обрел право и честь называться именем месье Потемкина. В моей стране известны два человека, носивших эту фамилию - Григорий, фаворит великой императрицы, почитательницы Дидро и Вольтера, и Владимир, который в тридцатые годы был вашим послом в Париже. Лично мне ближе и симпатичнее Владимир - и временн, и профессионально, и как высокообразованный и высоконравственный индивидуум. Ведь я был с ним хорошо знаком. Даже, помнится, однажды в Лувре мы затеяли с ним дружеский диспут на тему, чей вклад в создание этого архитектурного шедевра более оригинален и значителен - Пьера Леско или Клода Перро?

- Совсем недавно вышла его новая книга по истории Франции, - с удовольствием сообщил Иван, получая из рук посла бокал с шампанским.

- Мы ведь вчера... - посол обратился к одному из своих помощников с вопросительным взглядом.

- Позавчера, ваше превосходительство, - с готовностью ответил тот, благоговейно внимавший беседе.

- Да-да, позавчера мы получили экземпляр этой книги. Ну и конечно, с волнением, удовольствием и, миль пардон, естественными возражениями и несогласиями изучаем "Историю дипломатии", редактором которой было высокочтимый мсье Потемкин.