Подари себе рай (Действо 3)

- А это все и есть по существу, товарищ Бивень, - Муромцев твердой рукой налил в стакан воды, сделал несколько глотков. - Теперь по пунктам. О монографии. Я сам ее не читал, она ведь еще не вышла в свет.

- И не выйдет! - отрезала Бивень. Муромцев посмотрел на нее увещевающе - "Дайте же в конце-концов говорить" - и продолжал:

- Но вот отзыв научного руководителя автора монографии действительного члена Академии Педагогических Наук профессора Каирова Ивана Андреевича, он раскрыл лежавшую перед ним на столе папку. - Читаю: "Поскольку в данной работе всестороннему анализу и критическому разбору подвергается полуторавековой опыт политехнического обучения в школах России, Европы и Америки и намечаются пусть спорные, но вполне реальные пути его дальнейшего развития и совершенствования, монография, на мой взгляд, явится новым словом не только в советской, но и в мировой педагогике".

- Каиров! - возмутилась Бивень. - Каиров не есть истина в конечной инстанции. Сколько академиков, столько и мнений.

- Теперь насчет француженки и этой Тимохиной, - не обращая внимания на секретаря продолжал Муромцев. - Тут я вообще ничего не понимаю. Есть заявление от жены? От этих женщин? Нет, ничего такого нет. Есть непонятным образом полученное письмо директора - поверим на слово Марии Трофимовне, что там его подпись - какой-то Сильвии куда-то во Францию. Ну, товарищи, послали бы меня по этому адресу с партийным поручением разобраться на месте и доложить. Было бы реальное дело. А то ведь мистерия какая-то получается.

Члены парткома заулыбались, осторожно, с оглядкой на секретаря. А она, сурово насупив брови, смыла единой репликой все эти полуулыбки: "Не ёрничайте, Муромцев. Здесь вам не "Эрмитаж" и вы не Райкин".

- И теперь насчет дач, - Муромцев обернулся к Ивану, развел руками. Здесь я не в курсе дела.

- Могу пояснить, - Иван встал, посмотрел в сторону Бивень.

- Поясните, поясните, - властно бросила она, затягиваясь очередной сигаретой. Ей явно осточертел этот Муромцев и она надеялась, что подзащитный не будет так оголтело переть на рожон.

- На данном этапе я хотел бы заметить лишь одно - по даче я передал все расписки и квитанции об оплате Антону Лукичу. Меня удивляет, что в своем сообщении он ни словечком об этом не обмолвился.

Лукич встал, потупился. Все затихли в ожидании его ответа. Но он молчал.

- Что означает ваше молчание? - поинтересовался Муромцев.

- Я их искал накануне парткома, - покаянно-испуганно заговорил, наконец, Лукич.

- Ну и?

- Делись они куда-то.

- Как это делись?

- Да потерялись - и все.

Враз заговорили все - раздраженно, недоуменно, с явным подозрением.

- Вот что я вам скажу: будет толочь воду в ступе, товарищи члены парткома! - Мария Трофимовна водрузила два увесистых кулака на стол. Давайте решать, с чем будем выходить на общее собрание. Есть одно предложение - исключить. Кто "за" - прошу поднять руки. Кто "против"? Итак, семь "за", семь "против" при одном воздержавшемся. Что будем делать?

- Так и доложим коммунистам, - требовательно заявил Муромцев.

- Да? - Мария Трофимовна с ненавистью посмотрела на заведующего кафедрой философии. При равенстве голосов ее мнение было решающим и можно было бы объявить на собрании о принятом парткомом решении об исключении. Но ведь этот Муромцев сейчас потребует голосования об одновременной информации о разделении голосов. Нет, лучше сохранить силы для решающего боя. - Нну... ладно, - согласилась она. - Итак, завтра собрание в шесть. Прошу не опаздывать. И обеспечить явку своих организаций...

Иван позвонил Сергею через несколько дней в третьем часу пополудни.

- Ну как, что? - едва узнав голос друга, спросил Сергей.

- Это долгий разговор, - ответил Иван. - Я только что из ЦК от Шкирятова. Надо бы свидеться.

- Знаешь что? - Сергей быстро прикинул, где бы они могли спокойно поговорить без посторонних глаз и, главное, ушей. - Давай через полчаса в "Метрополе", там в это время всегда немного народа.

Знакомый метрдотель усадил их за маленький столик у фонтана, сосредоточенно сказал полувопросительно: "Как всегда?" и незаметно ретировался. "От Ваниной спины чуть не пар валт, - тоскливо подумал он. Видать, досталось бедняге в последние дни. И нос заострился, и глаза, всегда такие светлые, лучистые, будто померкли". Иван долго катал хлебные шарики. Наконец, улыбнулся какой-то чужой, серой улыбкой, произнес: "Такие вот дела, дружище". И снова замолчал. Официант принес водку, закуски. Выпили, вяло поклевали какого-то салата, рыбы, маслин. "Пусть сам заговорит, соберется с духом. Он же сильный, не сломали же его, - Сергей закурил, рассматривая ленивые струйки воды. - Держись, Ваня!" И, словно услышав этот молчаливый призыв, Иван отложил вилку, взял вновь наполненную рюмку и проговорил, чеканя слова: