Подари себе рай

Хрущев, впрочем, понимал: мелкие, несущественные недочеты и ошибки вскоре забудутся; не забудется главное — то, что останется как вещественное отражение исторического юбилея. И Никита сконцентрировал максимум внимания на двух делах — подготовке своей статьи и достойном размещении тысяч и тысяч подарков, которые уже стали — задолго до двадцать первого декабря — поступать со всех концов страны и мира в Кремль. Организация выставки подарков для всенародного обозрения была идеей Никиты. Сталин ее одобрил, заметив, что подарки эти являются достоянием нации. Статью же помощники стали готовить за полгода до юбилея, еще в Киеве. Когда Никите представили первый вариант — с оговорками, что это, мол, самый приблизительный, черновой, предварительный набросок, с ним едва не приключился удар. Все, решительно все было не так: в небольшой первой части, посвященной детству и юношеским годам вождя, нанятые для ее создания знаменитый поэт и известный прозаик окрасили панегирик вдохновенным лиризмом и буйными красками Востока; в описание периода ссылок были вставлены беседы со старожилами Туруханска и Нарыма, для чего туда были направлены репортеры «Правды» и «Известий»; во вступлении и в завершающей части Сталин представлялся учеником и соратником Ленина с акцентом на слово «ученик».

— Вы что — угробить меня сговорились? — кричал Хрущев, выходя из комнаты отдыха в кабинет, где собралась бригада по подготовке его юбилейной статьи. — Не выйдет! Не доставлю я вам такой радости! Или, может, хотите, чтобы я сам наложил на себя руки? Не дождетесь!!!

Он налил из бутылки полный стакан боржоми, выпил его залпом и, не мигая, уставился на руководителя бригады. Крупный, представительный, с раскатистым артистическим басом и ленивыми манерами пресыщенного жизнью вельможи, тот втянул крупную голову в плечи и в стремлении стать меньше и незаметнее почти лег грудью на стол.

— Вы — профессор философии? Да вы профессор кислых щей, вот вы кто! К чему вы на целые три страницы развели эти турусы о детстве? Coco то. Coco се. Разве это важно? Эти розовые сопли? Он! — Никита поднял вверх указательный палец. — Он терпеть этого не может. Сделали из него какого-то… — он посмотрел на бумажку, лежавшую на столе, — Тома… Сра… Сора… Сойра… Тьфу, что ты тут накорябал? — Никита зло покосился на секретаря.

— Том Сойер, Никита Сергеевич.

— Ладно, хрен с ним, с этим Сойрой! Все это вон из доклада… то есть статьи, поганой метлой. Дальше. В ссыльные места журналистов погнали. Вы что — белены объелись? Хоть спросили бы раньше. Обо всех этих местах Он вспоминать не любит. Ну, может быть, так, мимоходом — да, были эти факты. А тут и очевидцы, и старожилы. Чуть ли не друзья… по несчастью. Вы же знаете — в Курейке Он какое-то время жил со Свердловым. Не сошлись характерами: воспоминания не из лучших. А тут я — как соль на рану. Нет, черт-те что… Теперь насчет ученика и соратника. Тут подход может быть только один: Сталин — это Ленин сегодня. Понимаете — Ленин се-го-дня! Значит, акцент не на «ученик». Акцент на «соратник». И еще — всякую отсебятину, опасную самодеятельность мы должны решительно подвергнуть… — он вновь заглянул в бумажку на столе, — остро… остракизьму. Ну, выгнать, значит, к ядрене бабушке.

Хрущев, очень довольный таким пояснением, сел, взялся за папку с бумагами, давая понять, что разговор закончен. Все поднялись и молча двинулись к двери.

— Доработать статью, Никита Сергеевич, к какому числу? — заискивающе спросил профессор.

— Тут дорабатывать нечего. Надо заново все делать, — назидательно ответил Никита. — Жду вас через три недели. И — за качество будете отвечать своими партбилетами.

«Время поджимает, — думал он. — Лаврентий на днях хвастал, что у него текст статьи уже готов. Хочет предварительно показать ее Самому. И у Маленкова вроде бы тоже готов первый вариант. Ему легче: на него весь агитпроп работает. Все члены Политбюро статьи строчат, прямо соцсоревнование на высшем уровне. Вот только проигрыш уж больно велик…

Разнос Никита устроил после того, как дал прочитать злополучный текст Корнейчуку, пригласив его с женой Вандой Василевской на выходной на дачу. Приятельские отношения с влиятельным драматургом и видной писательницей льстили самолюбию. За ужином разговор конечно же коснулся предстоящего юбилея.

— Какую солидную акцию предложили бы вы, Александр Евдокимович? — спросил Хрущев, заедая «горiлку з перьцем» салом з м'ясом.

— Есть, есть одна задумка, Никита Сергеевич, — за мужа ответила Василевская.

— Какая же, Ванда Львовна?

— Выпустить альбом «Поэты Украины о Сталине». Издать его роскошно, с иллюстрациями, на мелованной бумаге, крупным форматом!

— Дуже гарнiй задум! — Никита одобрительно кивнул головой.

— Тiльки треба трошки вдумуватися, як це дiло найкраще зiграти, — раздумчиво молвил Корнейчук. И после недолгой паузы воскликнул: — О! Телефонувати Максиму!

Не мешкая, Никита снял трубку аппарата правительственной связи, и через несколько секунд девушка соединила его с Рыльским.

— Слухаю! — раздался в трубке знакомый Хрущеву голос.