Подарок для злодея (СИ)

— А я теперь заступаться не буду! Я заступаться не буду! — заверещала Нинель. — Ударь его, ударь! Так ему и надо! И эту паршивку давно пора выпороть! Ишь, сучка, серьги ей! Моей дочке зеркало поганое, а ей серьги!

— С ней позже разберемся, — мясник сграбастал забившегося в угол отца за шиворот.

— Стойте! — закричала Юна.

Все головы тут же повернулись к ней.

— Я думаю, что вы правы, — Юна вынула серьги из ушей. — Поскольку вы действительно хозяйка этого дома, эти серьги должны принадлежать вам. Возьмите их.

Нинель помедлила, злобно щурясь, но все-таки выхватила из Юниной руки драгоценные цветочки. Отец молчал, до лба залившись румянцем. Он хотел возразить, но не смел. Юна ему не сочувствовала.

— Я не хозяйка этого дома, — сказала ему, разводя руками. — Все, что принесено в дом, принадлежит хозяйке.

Горечь презрения царапала горло. Ах, если бы они с отцом были хотя бы союзниками — можно понять, что он боится побоев от шурина, можно простить! Но спустя несколько часов застолья отец напьется, будет смеяться тупым шуткам мясника и обнимать киселеобразные плечи Нинель. И забудет, напрочь забудет нанесенную его дочери обиду, как забыл уже десятки похожих.

На глаза наворачивались слезы, и не из-за серег даже — как тяжело осознавать, что вокруг так много людей... они называют себя твоей семьей, что-то требуют, что-то рассказывают, желают спокойной ночи и едят за одним столом... и им всем на тебя наплевать. Ты только что совершила почти подвиг, ты должна была умереть, но выжила вопреки всему... и не с кем даже поделиться радостью, что ты жива. Они завидуют твоим сережкам, вот и все...

«Я не могу здесь больше оставаться... Я должна уехать из этого города. Я хочу жить в своем доме, пусть и бедном, пусть убогом, но где никто не сможет на меня кричать, угрожать побить, обзывать уродкой, отнимать мои вещи!»

За годы она успела скопить небольшую суму, часть хранила в Лесу в тайном дупле, часть — зашитой в зимнем пальто. На первое время прожить хватит.

Подумалось, что в доме губернаторши к ней, башмачнице, относились с большим уважением, чем в собственной семье. И она все разрушила ради этого бала, ради того, чтобы один раз дать сестрам возможность погулять на настоящем бале... Какая глупость...

Юна сидела в своей комнате и ревела, стараясь делать это беззвучно. В дверь, закрытую на щеколду, затарабанили.

14

— Юна, почему все должны тебя ждать! Из-за тебя мы не можем сесть за стол! — голос Нилы.

Девушка тщательно вытерла глаза, поплескала на них водой, пригладила волосы и пошла к родственникам, стараясь держать лицо приветливым. Улыбаться помогало осознание, что в этом доме — чужом и ненавидящем, — она надолго не задержится.

Нинель, гордо посверкивающая отвоеванными серьгами, в ее вислых мочках кажущимися совсем крохотными, разливала по бокалам вино. Мясник повернулся к вошедшей Юне:

— А с тобой я еще поговорю! Будешь знать, как обижать мою сестру!

Отец предпочел сделать вид, что не услышал. Зато мачеха громко фыркнула:

— Ты бы видел, как она при губернаторше меня позорила! Думаешь, она раскаялась, что мне серьги отдала? Ага, как бы не так! Тебя испугалась! Если б тебя в доме не было, что, ты думаешь, тут было бы? Доченьке любимой серьги принес!

Она мне знаешь что сделала? Губернаторша мне в подарок кулон прислала, с рубином, огромным, красным, как сердце, ну, в знак привязанности, значит, говорит, чтоб я на балу с ним появилась, так что ты думаешь, эта сучка у меня его отняла и на свою костлявую шею повесила! Вот так-то мне тут живется, братец, а ты говоришь...

Этого Юна стерпеть уже не смогла. Побежала к себе, надела пальто, ботинки, на шею повесила тот самый кулон, предмет мачехиного вожделения, спрятала в карман серебрянную цепочку и сережки в виде золотых листьев, подаренные отцом на прошлый день рождения, тихо спустилась по лестнице, осторожно, чтоб не скрипнула, приоткрыла входную дверь.

В окнах соседних домов горел свет, доносились веселые крики, песни. Никто не был одинок. Снежинки падали на нос, холодили щеки, серебрились в свете луны. Сквозь прорехи розовых снежных туч празднующей земле подмигивали звезды.

У порога все еще лежало угощение для Деда Мороза. Даже свеча еще не погасла. Юна схватила с расстеленного платочка пряник, сунула в карман яблоко — есть хотелось немилосердно. Мыском ботинка опрокинула в снег свечу, загасила, ногами до мелких крошек растоптала остальные пряники, вылила на землю мед. У нее не хватило душевных сил желать обитателям этого дома удачи.