— Написана за два дня до смерти. У нас есть эксперты, ты не думай. По почерку установлено, что он был очень подавлен, в тяжелом психическом состоянии. Имеется отчет каллиграфической экспертизы. Расследование было проведено самым тщательным образом, Карпинтеро. Мы тут зря хлеб не едим.
— Когда покойник богат, вы из кожи вон лезете, это верно.
Крошки табака прилипли к его желтым зубам. Он с досадой сплюнул.
— Не выношу твоих шуточек. Они мне никогда не нравились.
— Он был моим другом, Фрутос.
— Брось. Вы не виделись больше двадцати лет. Он возглавлял Административный совет процветающей компании с множеством предприятий. Богатый финансист. А ты кто? Человек без определенных занятий. Совместная служба s армии еще ни о чем не говорит. Я со многими служил в армии.
— Версия самоубийства намного удобнее, чем подозрение в убийстве.
Лицо его побагровело. Он стукнул кулаком по столу и наклонился ко мне.
— Терпеть не могу твоих шуток! Я работаю в полиции около сорока лет и свое дело знаю! Так что нечего меня учить, как следует проводить следствие!
Внезапно он успокоился и откинулся на спинку кресла. Сигарета была почти докурена, она уже жгла пальцы, но он ее не выбрасывал, любил выкуривать до самого конца, как будто опасался, что кто-то потом подберет окурок. Наконец все же положил его в пепельницу. Жесты Фрутоса были подчеркнуто размеренными.
— Я служу уже сорок лет, — тихо произнес он. — Сорок лет. Чего только не повидал за эти годы! Знаешь, мне бы хотелось быть сельским учителем. Учить детей. Какая прекрасная работа! У меня был бы садик, огород, куры.
Каждый год забивал бы свинью. Все бы меня уважали.
Вот идет сеньор учитель, говорили бы в деревне.
— Ты бы женился и имел сейчас пятерых детей.
— Не можешь обойтись без своего похабного юмора?
Послушай, Карпиитеро, я знаком с твоим личным делом.
Ты себя прекрасно зарекомендовал… за исключением, конечно, некоторых пижонских выходок… Я знаю, ты был в свое время хорошим полицейским… Мне понятны твои чувства по отношению к приятелю, с которым вы вместе служили. Но я тоже хороший полицейский, всю жизнь только этим и занимаюсь, так что дело я знаю. Со мной работают хорошие ребята, конечно, не все… он замолчал.
— Что ты хотел сказать? Договаривай.
Фрутос снова тяжело вздохнул и принялся скручивать очередную сигарету. Прежде чем ответить, он покачал головой.
— Ты всегда будешь таким. Тебя уже не изменишь.
— Знаешь, что я тебе скажу, Фрутос? У нас получился очень странный разговор. Что с тобой происходит?
— Ничего. Почему ты решил?..
— Ты вдруг стал слишком любезным.
— Просто тебо повезло, у меня хорошее настроение. А сейчас, с твоего разрешения, я займусь делами. — Он стукнул рукой по куче папок, лежавших на столе. — В это время я обычно занимаюсь нераскрытыми преступлениями. Никто мне не мешает, все спокойно.
— Последний вопрос, Фрутос. — Я раздавил сигарету в пепельнице и встал. Он по-прежнему был поглощен самокруткой. — Вы расследовали его личную жизнь? Интересовались членами семьи? Делами компании?
— Расследование было проведено безупречно.
— До свидания, комиссар, вы были очень любезны.
Я уже подошел к двери, когда он меня окликнул.
— Минуточку! Ты, кажется, говорил, что видел во сне Луиса Роблеса. К чему ты это сказал?
— Это был глупый сон, сеньор комиссар. Жена Луиса Роблеса говорила мне во сне, что кто-то его шантажировал, что существовали какие-то компрометирующие фотографии.
— Ерунда какая-то!
С такого расстояния я не мог разглядеть выражение его лица, но мне показалось, что он напрягся.
— Ведь это только сон. Не смотри больше такие сны.
— Я видел еще один сон. Заведующий отделом безопасности компании АПЕСА и очень властная теща Луиса Роблеса проявили большую заинтересованность в том, чтобы я не совал свой нос в это дело.
Он закурил. Теперь его лицо окутывал дым.
— Я покупаю мясные консервы фирмы Фуэнтес.
Очень хорошие консервы, особенно для холостяков, таких, как ты и я. Настоятельно рекомендую, они напоминают русскую тушенку времен войны.
— Не люблю гамбургеры и мясные консервы, — ответил я и мягко закрыл за собой дверь.
Женщина в темно-сиреневой шали и очках снова сидела за столом. Она робко улыбнулась.
— Я тут приготовила комиссару кое-что на ужин, — сказала она.
Гарридо сидел, положив ноги на стол, в крошечной конторке со стеклянной перегородкой, смахивающей на каморку консьержки, и читал газету «Эль-Алькасар». В одном углу стояла вешалка, оказавшаяся, видимо, лишней в приемной провинциального нотариуса, в другом — каталожный шкаф с множеством ящичков и очень старый радиоприемник.
Все подвальное помещение было уставлено длинными рядами металлических полок от пола до потолка, на которых хранились архивные материалы. Свет неоновых ламп придавал всему оттенок нереальности, еще больше подчеркивая царившую в подвале тишину. Увидев меня, Гарридо помахал рукой.