Помнишь его? Совсем не изменился, такой же, как прежде… Тебя он уважает. Все еще не забыл, как ты однажды спас его от гауптвахты.
— Паулино… — я напряг память. — Паулино…
— Ну, старик, постарайся вспомнить…
— А волосы у него выросли?
Он рассмеялся.
— Так и знал, что ты вспомнишь. Да нет, по-прежнему тратит уйму денег на докторов, лечится от облысения…
Надо бы почаще встречаться. Тони… Иногда мы с ним бываем в баре «Рудольф» на улице Пелайос… Собственно говоря, только там и встречаемся.
Я развел руками и молча кивнул. Кофе был выпит. Воцарилась мертвая тишина, как в аквариуме.
— У тебя найдется что-нибудь покрепче? — неожиданно спросил он.
— Джин. Будешь?
— Пожалуй. Один глоточек, не больше.
Я принес бутылку и чистый стакан. Он опрокинул его залпом без льда, даже не поморщившись. Только языком прищелкнул.
— Прекрасный джин.
— Как-нибудь расскажу, где я его беру. Не хуже английского.
Он снова откинулся на софе. Надо же, совсем не изменился. Если и изменился чуть-чуть, то в лучшую сторону.
Когда мы были молодыми, девушки оглядывались ему вслед, даже когда он носил форму. Сейчас Луис и вовсе напоминал красавца с рекламы косметического кабинета для мужчин.
Он расслабился, взгляд блуждал где-то далеко. Внезапно он заговорил.
— Мне бы хотелось, чтобы ты познакомился с моим сыном. Тони… Ему сейчас столько, сколько нам было в ту пору… Только он другой, понимаешь? Я хочу сказать, что он… ну как бы это лучше выразиться… он не похож на нашу семью… Сейчас он в Калифорнии… путешествует… хочет стать художником, человеком искусства. Его не интересуют деньги и вся эта ерунда. — Глаза моего друга светились странным светом, что-то среднее между надеждой и любовью. — Он очень независимый и культурный парень с прогрессивными взглядами… Прости, Тони, тебе скучно?
— Нет.
— Мне тяжело, я очень скучаю по нему. Взял и уехал, как бы ушел из дома… Ему было противно, понимаешь?
Деньги его не интересуют.
— Это я понял. Когда он уехал?
— Три месяца назад, — произнес он упавшим голосом.
— Рано или поздно дети уходят из дома, не надо так переживать.
— Конечно… Ну а ты так и не женился? Детей у тебя нет?
— Насколько я знаю, нет.
Он рассмеялся.
— Уже прошло десять минут. Тебя будут ругать, — сказал я в шутку.
Его как пружиной подбросило. Он взглянул на часы и ужаснулся.
— Бог мой! И правда… мне так хорошо у тебя.
Потом направился к двери и открыл ее. Я шел следом.
— Мне нужно много чего рассказать тебе. Тони. Много разных вещей.
— Мне тоже, но в другой раз. У тебя ведь совещание…
— Пошли они со своим совещанием и со своим Советом акционеров… Лучше защищайся, старик!
Он выставил вперед левую ногу, слегка наклонился и поставил руки, как я его когда-то учил. Потом начал наносить мне удары в голову и в печень. Отражать его атаку было трудно. Двигался он хорошо, раскачиваясь и пританцовывая в стиле Касиуса Клея. Глаза у него блестели.
— Давай, давай… прикрывайся.
— Спокойно, Луис, спокойно… — Я отступил к софе. — Мне не хочется причинить тебе боль.
Отступив к софе, я сделал обманный выпад, наклонился, как бы готовясь к апперкоту левой, известный прием Перико Фернандеса, а сам нанес короткий и не очень сильный удар правой в солнечное сплетение. Он замычал и сел на пол.
— Ох, черт возьми! — Пощупал грудь и начал с шумом вдыхать и выдыхать воздух. На его красивых губах застыла гримаса боли. — Ты достал меня, старик.
— Прости, Луис, не люблю, когда меня бьют.
Он легко вскочил на ноги и привел в порядок свой костюм.
— Не сердись, пожалуйста.
— Да что ты, Луис.
— Ты не обиделся?
— Нет.
— Правда?
Он широко улыбнулся и похлопал меня по спине.
— Очень рад, что мы повидались. Теперь будем встречаться чаще. Я уже говорил, что должен многое рассказать тебе. Позвоню на днях, идет?
— Договорились, только телефон запиши.
Он вынул ручку с золотым пером и записную книжку из натуральной крокодиловой кожи, и я продиктовал номер своего телефона.
Прежде чем уйти, Луис снова похлопал меня по спине.
Я стоял и слушал, как затихают на лестнице его шаги.
Потом закрыл дверь и прошелся по комнате. Пустые чашки, сигаретные окурки. Призрак, вернувшийся из двадцатилетней разлуки. Потом пощупал свой живот.
Значит, я стал старым и толстым.
Прежде чем выйти из дома, я тридцать раз отжался и почувствовал, как заныли мышцы брюшного пресса.
Когда мы с Луисом были друзьями, я отжимался по восемьдесят раз подряд
Несколько дней спустя я проснулся ночью от каких-то странных зеленых сполохов, отражавшихся в стеклах балконных дверей Сев в кровати, я сильно потер глаза.
Склонность к мистике и галлюцинациям за мной не водится, но зеленые огни то зажигались, то гасли, как будто кто-то посылал мне тайные кодированные сигналы.