Иоанн долго не мог решить, как же лучше учинить порку: то ли по порядку, чтоб каждый предался позору, то ли наказать всех одновременно, чтоб не наскучило длительное зрелище да было оно поярче. Однако остановился на последнем. Слишком много мужей провинилось, и боялся государь, что не дождется конца.
Иоанна необычайно порадовала эта потеха: медленно проходил он меж рядами своих приближенных, взирая на лица, готовящиеся принять позор, и вслед за тем, как только поворачивался он спиной к наказуемому, следовал первый удар.
Дойдя примерно до середины, Иоанн вдруг замер – один из бояр не поднимал лица на государя, несмотря на окрики и не менее действенные понукания плетью со стороны стражи. Иван Васильевич, не встретив вдруг обычного подобострастия, решил взглянуть на смельчака: взяв его за вихор, повернул непокорную башку к себе лицом.
– Ба, Михайло, а ты-то тут как оказался? – узнав в нем друга детства, воскликнул Иоанн.
Михайло, не зная, что последует дальше, молча взирал на Иоанна.
– Стража, развязать его, – приказал государь. – Отправить в Кремль, накормить и всячески ублажать. – Скоро прибуду, – уже обращаясь к Шорину, ответил Иван Васильевич и продолжил досмотр забавного, как ему казалось, зрелища.
Шорин, после нескольких дней воздержания от пищи плотно поевший, почувствовал себя дурно, и когда государь вернулся, насытившись созерцанием позора своих ближних, Михайло был невменяем. Видя, что другу совсем не до рассказов о случившемся, Иоанн велел заботиться о Шорине, и заранее разрешив ему делать, что душе угодно, занялся уже своими заботами.
Пришедший в себя Михайло, воспользовавшись государевым позволением делать что пожелается, так и поступил. Как только смог он оправиться, бежал из Кремля что было мочи, только пыль из-под копыт летела.
Челядь, встретившая прилетевшего, словно вихрь, всадника, едва узнала в нем своего боярина, так сильно подурнел он от переживаний, причем его изменили муки не столько телесные, сколько душевные. И хотя Михайло был единственный, кто удостоился милости Иоанна, и с ним государь обошелся как нельзя лучше, Шорин все же наконец заметил произошедшую в царе перемену. С тех пор искра жуткого подозрения поселилась в душе Михаила, разрушая его спокойствие и как друга, и как россиянина.
К великому облегчению Михаила, от Машеньки скрыли, что боярин пропал без вести, сказав, что государь прямо из Кремля выехал с каким-то поручением, потому не успев даже заехать в терем; ни о чем не беспокоившаяся Машутка потихоньку поправилась, но все еще была слаба.
Узнав о ее почти полном выздоровлении, Михайло впервые за последние дни чему-то порадовался. Иоанн пока оставил своего друга в покое, и вновь потекли тихие дни и бурные ночи вместе с ненаглядной Машенькой.
Однако и это счастье не было долгим. Среди ночи на Михаила вдруг ни с того ни с сего накатила такая жгучая волна беспокойства и страха, что понял он, все ужасы еще только начинаются.
ГЛАВА 24
То ли горе Иоанна было непосильным, то ли просто прошла пора в его жизни быть великим государем, но с тех пор бесчинствам царя не было предела. Несмотря на то что Иоанн искренне любил супругу, подзуживаемый быстро нашедшимися утешителями, через восемь дней после кончины Анастасии согласился с предложением бояр, святителей, да и самого митрополита искать себе невесту. Раздав по церквам и бедным богатую милостыню в память по усопшей, государь восемнадцатого августа объявил о своем намерении жениться на сестре короля польского.
Однако сватовство не состоялось: послы, отправленные государем в Вильну, вернулись ни с чем. Хотя и говорили они о мире, о желании Иоанна быть зятем королю польскому, Сигизмунд, уверенный в необходимости войны за Ливонию, считал бесполезным свойство с Иоанном.
Иоанн, затаив злобу и на то, что отказали ему в сватовстве, и на самого Сигизмунда, решил мстить, но мысли о женитьбе не оставил. По примеру древних князей, решил он тогда искать себе другой невесты в землях азиатских. Как раз один из знатных черкесских владетелей, Темрюк, имел красивую дочь, и царь пожелал ее видеть в Москве. Девица и впрямь была хороша, потому понравилась Иоанну, и прежде крестив черкешенку и дав ей христианское имя Мария, двадцать первого августа митрополит освятил государев брак.
Не то чтобы Михайло осуждал государя, но его брак показался Шорину дурным предзнаменованием. Оженившись на девицах с одним и тем же именем, ни тот, ни другой не были долго счастливы. Вот и сейчас, думая о том, что его возлюбленная и нынешняя супруга Иоанна наречены одним и тем же именем, Михаилу показалось, что судьба опять приготовила им горькое зелье…