Подарок на всю жизнь. Руководство по грудному вскармливанию

Сдается мне, что эта особая чувствительность к боли помогает контролировать, правильно ли ребенок захватывает грудь. Почему пещерные женщины кормили грудью, почему то же самое делают животные? Следуют ли они советам ветеринара, а может, наслушались о пищевой ценности грудного молока, об иммунных факторах в нем? Разумеется, нет. Основная причина, по которой четвероногие и двуногие матери дают грудь, очень проста: сделать так, чтобы ребенок замолчал. Детский плач — очень неприятный звук, который подталкивает мать к тому, чтобы как-нибудь его утихомирить. Грудь, руки, ласки, песенки — что угодно, но пусть он помолчит!

Что происходило в доисторической пещере, если у младенца был неправильный захват? «Ребенок плачет, я его прикладываю. Мне больно, убираю ребенка, он снова плачет, я снова его прикладываю. Снова больно, убираю ребенка…» И так пока не получится приложить ребенка удачно. «Ого, а сейчас-то не больно совсем! Ну пусть теперь сосет сколько хочет». Болью наше тело сообщает, что надо приложить младенца иначе. Так можно решить проблему раньше, чем появятся трещины, мастит, срыгивания, колики…

Но в более позднее время грудное вскармливание стали воспринимать в нравственных категориях. Хорошая мать продолжает кормить грудью через боль. Хорошая мать самоотверженно исполняет свой долг.

Взгляните на страдание в лице матери, дающей грудь вопреки жестокой боли! Взгляните, как она сдерживает слезы, что наворачиваются ей на глаза, как невольно громко вскрикивает, отнимая у младенца грудь! (доктор Хосе Х. Муньос «Мать, корми свое дитя!», 1941)

Хорошая мать не слышит сигналов собственного тела, она продолжает давать грудь, несмотря на неправильное прикладывание, пока ребенок не рассосет ей соски до трещин. Когда же она больше не сможет терпеть боль, страдать и мучиться, когда сдастся и переведет ребенка на смесь, тогда те же самые люди, что говорят ей в лицо: «Не волнуйся, сейчас такие хорошие смеси, детки прекрасно на них вырастают!» — так вот, те же люди будут судачить у нее за спиной о том, что современная-то молодежь и потерпеть уже не умеет.

В заключение остается добавить, что много миллионов лет подряд проблем с прикладыванием, похоже, почти не бывало. Ребенок после естественных родов оказывался на руках у матери в первые же секунды жизни, да там и оставался месяцами — а куда бы ему было деться? В пещерные ясли? Он не знал ни пустышек, ни бутылочек, а у его матери постоянно была возможность наблюдать за тем, как кормят своих детей другие женщины. В таких условиях почти все дети прикладывались правильно сразу, в противном же случае мать, как только ей становилось больно, немедленно исправляла захват. Не могла же природа предвидеть, что мы все поставим с ног на голову!

Но почему в природе все так сложно устроено? Если бы окситоцин работал поэффективнее, молоко бы просто текло струйкой, без всяких усилий со стороны младенцев; они могли бы сосать, невзирая на захват, и им не пришлось бы прикладывать усилия. У матерей не было бы ни трещин, ни боли. Мысль соблазнительная, но с реальностью она не соотносится. Если бы молоко текло само по себе, младенец никак не мог бы на него влиять. Чтобы количество и состав молока подстраивались под того, кто его пьет, этот кто-то непременно должен сосать активно. Поэтому-то молоко не льется само ни у какого вида млекопитающих, всем приходится прилагать усилия. Поэтому коров, коз и овец надо именно доить, а не просто подставлять им ведерко под вымя и выжидать, пока емкость сама собой наполнится.

Раз уж мы говорим о материнском самопожертвовании, позволю себе поговорить и о самом понятии «жертва». Значений у этого слова несколько, и одно из них ничем не плохо: «Акт самоотверженности или альтруизма, продиктованный большой любовью». Но слово это также может обозначать «действие, которое соглашаются совершать, несмотря на глубокое к нему отвращение», из-за чего возникает некоторая путаница.

Жертвует ли собой альпинист, чтобы достичь вершины? Можно ли так сказать о человеке, старательно готовящемся к экзаменам на юридическом факультете или много часов подряд упражняюшемся в игре на фортепиано? Их занятия явно не вызывают у них отвращения, они делают то, что хотят делать. Я, скажем, не хочу подниматься на гору и юристом быть не хочу, поэтому и занимаюсь другими вещами.