По танцу Карпенко тоже числилась в бездарно-трудолюбивых и ежедневно сорок пять минут кланялась у балетного станка.
Но кого, спросите вы, такая артистка должна была играть?
Правильно, служанок и старушек. А служанки и старушки не поют и не танцуют.
Слава богу, что в выпускном спектакле по финскому роману «За спичками» Карпик получила роль Лошади (без слов, зато с танцем).
При этом преподаватель вокала самолюбиво поскандалила на кафедре актерского мастерства насчет своей ученицы, и Карпику было разрешено спеть в спектакле что-нибудь недлинное.
Педагог тоже хотела продемонстрировать итог своей каторжной работы.
Петь Лошади было нечего, и тут они и встретились с композитором Гришей.
Эти двое остались в пустой аудитории, Карпик быстро ухватила предложенную мелодию и тут же подобрала какие-то слова.
Композитор восхищенно отнесся к сочиненному студенткой тексту. Он глядел на нее, хлопая глазами и тряся головой. В результате она неслась в общагу ночью как на крыльях.
Никто и никогда с таким восторгом не смотрел на Карпенко, она выросла в суровой семье на Севере, то есть в какие-то далекие времена предки жили в своих имениях и, вероятно, танцевали на балах.
Но в данном веке в доме было четверо детей, и семья кормилась с огорода, успевая в короткие теплые дни посадить, вырастить и собрать урожай. Даже помидоры!
Единственно, чем отличались женщины по материнской линии, это природной сдержанностью, золотыми косами и величавой красотой.
Но Лягушонок пошла в отца.
Однако же любимый отец, полярный вертолетчик, выйдя на пенсию, бросил жену и уехал.
Тут же и Лягушонок отчалила и подалась в актрисы, и была как бы забыта своей окаменелой матерью.
Они не виделись уже пять лет.
До родного поселка пришлось бы за бешеные деньги ехать семь суток на поезде и тридцать шесть часов на автобусе, потом семь на другом, да еще он мог и не ходить.
На письма мать отвечала месяца через три-четыре.
Короче, Карп с Гришей хорошо поработали над образом Лошади, Гриша даже на радостях приволок старую пишущую машинку «Москва», единственное наследство от иногородней интеллигентной и потому небогатой матери, ее уже не было на свете.
И в самом конце марта (запомним эту дату) в университете искусств был показ материала для кафедры.
Спектакль одобрили, мастер сдержанно похвалил образ Лошади, особенно ее танец, чечетку на каблуках-копытах.
Педагог по вокалу тогда выступила с анализом образа Лошади в смысле вокального мастерства и заколебала коллег анализом бельканто и как его преподавать в случае средних способностей.
Зрители же горячо приняли образ Лошади, хохотали и кричали «браво».
Как сонные мухи, Карпик с Гришей собирали ноты, а когда очнулись, все было закончено, народ отчалил, метро уже не возило, и эти двое пошли вверх по черной лестнице, Гриша там уже раньше ночевал.
У чердака за щитами каких-то декораций стоял продавленный матрац.
Гриша впервые изменил жене-педагогу, Карп стала женщиной без малейших сомнений.
Гриша был и до того ее единственным мужчиной.
В дальнейшем спектакль с большими трудами повезли на студенческий фестиваль в маленький финский городок Хювяскюля, и там Карпенко получила приз (бронзовую статуэтку) и грамоту за лучшую женскую роль второго плана.
Текст грамоты был по-фински, ее повесили в рамке на кафедре, а приз отдали на хранение мастеру курса.
И из студентов этого курса мастер создал наконец свой театр где-то на окраине Москвы. Муниципалитет предоставил помещение типа склада. Директором стал старый друг мастера, опытная лиса Осип Иосифович Тартюк (в дальнейшем Оська).
Оська стал искать следующую пьесу. Финский эпос с поющими лошадьми мало кого мог заинтересовать в спальном районе Москвы и в сугубо деловом муниципалитете, куда чиновники съезжались на бронированных джипах на случай взрыва. Финская деревня, еще чего!
Поэтому Карпика не взяли в штат театра. Тощая лупоглазая артистка не приглянулась Оське.
Он любил толстых.
Каждую полную женщину он театрально провожал возгласом «какой кентавр пошел!» и на банкетах после третьей рюмки горделиво утверждал, что «во всех случаях меня интересует только толстый зад».
Безработная выпускница Карпенко побегала и нанялась на окраинную оптовку продавцом овощей, пока что на два дня в неделю и за небольшие деньги.
Положение ее было тяжелым (четвертый месяц беременности).
В ближайшем от рынка микрорайоне она сняла койку на кухне в семье потомственных алкоголиков, малорослого молчаливого Сокола (он если и говорил, то выражал свои мысли только с помощью долгих матерных фраз, не имеющих никакого смысла) и его огромной жены, тоже не знающей другого языка.
Супруги летом ходили дружной парой в шортах, полученных от благотворительных организаций типа «врачи без границ», питались бесплатными обедами и искали бутылки в известных местах, как опытные грибники, под лавочками и по контейнерам.
Соколиха даже подобрала себе у иностранцев какой-то импортный сиреневый капор с кружевами, точно под цвет лица, и носила его.