Я заползаю в кровать. Простыни шелковистые, мягкие. Мне требуется много времени, чтобы заснуть, и когда я все же проваливаюсь в сон, мне не снится Найджел. Я ворочаюсь, потому что мне снятся кошмары с мужчиной с серебряными глазами, наполненными болью.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Николай
Я открываю глаза, почти ночь, мой брат прижался ко мне, и машина едет по одинокой дороге. Я пытаюсь потянуться, но не могу пошевелить руками. Опускаю глаза вниз, руки связаны веревками.
Мужчина и женщина сидят спереди.
— Куда мы направляемся? — Спрашиваю я.
Женщина поворачивает голову.
— Если ты не заткнешься, мне придется заклеивать вам рты, — предупреждает она.
Я молчу. Мой брат прижимается еще ближе ко мне, когда мы проезжаем через сельскую местность, пока не натыкаемся на высокую стену. Она утыкана острыми осколками битого стекла, а сверху нанизана колючая проволока. Машина останавливается у больших черных ворот. Мужчина выходит и звонит в звонок. Через некоторое время появляется пожилой человек, чтобы открыть большие замки на воротах.
Мы проезжаем и останавливаемся перед огромным серым зданием. Я никогда не забуду вид этого здания. Оно такое большое и внушительное. На окнах решетки, похоже на тюрьму. Нас вытаскивают из машины и заставляют подняться по каменным ступеням.
Мужчина, похожий на скелет, с тонким, длинным лицом открывает толстую черную дверь. Он не смотрит ни на Павла, ни на меня. Просто кивает и открывает дверь шире. Запах, ударяющий в нос, трудно определить. Я никогда не ощущал такого запаха раньше. Кажется, он исходит от сырых стен и каменного пола. Я даже чувствую этот запах на скелете. Пахнет несвежей мочой и квашеной капустой, и чем-то еще. Чем-то, от чего я испытываю страх.
Внутри холоднее, чем снаружи. Слева от нас огромный бюст Ленина. Впереди длинный темный коридор. На стенах развешаны плакаты с надписью: «Дети восхваляют Сталина», «Спасибо, дорогой товарищ Сталин, за счастливое детство».
Мы следуем за скелетом по коридору.
Пожилая женщина с яростью моет пол. Швабра серая, а вода в ведре грязная, виднеются остатки мыльной пены сверху. Она даже не поворачивает в нашу сторону голову.
Мы проходим по обе стороны от нас пустые классы. Внутри ни звука. Дальше по коридору мимо нас проходит мальчик, намного старше меня. У него темные глаза и он поглядывает на меня с издевкой.
Подходим к двери и высокий мужчина вежливо стучит. Кто-то кричит «открыто», и человек толкает дверь, делая шаг назад. Лысый, толстый мужчина стоит за большим столом, заваленным бумагами.
— Ты привел мне еще маленьких врагов народа, чтобы я мог перевоспитать их в своем саду? — спрашивает он весело. Он напоминает клоуна или шута, но в его выпученных карих глазах есть что-то зловещее. Он окидывает меня взглядом, как масло, но как только он переводит взгляд на Павла, он не может оторваться от него. Он улыбается и облизывает губы. — И кто это у нас здесь?
— Старший — Николай, а младший — Павел, — говорит человек, который нас привел. В его голосе сквозит подтекст, которого раньше не было. Презрение и насмешка. Он не уважает толстяка.
— Я — Константин Разумовский, и я директор этого учреждения, — с гордостью объявляет толстяк. — Мы были открыты в 1918 году и у нас было много успехов, которыми можно гордиться. Более 7000 детей прошли через наши двери, и многие из них в настоящее время являются прекрасными, достойными выпускниками, у которых есть уже свои дети.
— Мне нужно позвонить дяде, — громко говорю я.
Директор улыбается.
— Телефонные звонки должны быть заработаны хорошим поведением. Если ты будешь хорошим, тебе будет разрешено воспользоваться телефоном. — Он смотрит на мои запястья, связанные веревками. — Ты будешь хорошим мальчиком?
— Да, — тут же отвечаю я. Я уже понял, что должен сделать все, что в моих силах, чтобы заслужить звонок Дяде Оксане. Возможно, я смогу, но маленький Павел не сможет спуститься по этим «стеклянным» стенам. Они разрежут его на ленточки.
Улыбка директора становится шире, он довольно благожелательно относится к нам.
— Хорошо. Вам здесь понравится, здесь много мальчиков вашего возраста.
Мы идем к другому человеку по имени Игорь. У него тонкое, неулыбчивое лицо, и он ведет нас в сырую комнату, где разрезают мне веревки, также нам приказывают раздеться и переодеться в бесформенную одежду из толстого, грубого материала. Он открывает шкаф и извлекает две пары полосатых пижам и две зубные щетки. Они не выглядят новыми. Щетинки изогнуты.
— Туалеты вон там, — говорит он, махнув в промозглый коридор, — но все они не функционируют в данный момент. Тебе придется пользоваться уборными снаружи. Вам нужно в туалет?
Павел, и я киваем.
С вздохом он выводит нас наружу и ждет, пока мы пользуемся туалетами. Туалетом на морозе. Мы как можно быстрее делаем свои дела и присоединяемся к Игорю.