Пусть это будет просто тяга к авантюрам, ладно?
- Послушайте, Тир, я так поняла, что этих ракшасов использовали против вас. Ну, тогда, когда... -
Плечи уже наливались тяжелой, свинцовой болью. И смотреть не надо чтобы понять: синяки будут шикарными. Да и отделаться от ощущения, что она не разговаривает с ним, а по минному полю прогуливается, Вейр не могла. Одно неосторожное движение - и привет, взрыв. Вот как обозначить это самое «тогда, когда»? Бунтом назвать? Революцией? Может, у них совсем другая точка зрения на историю?
- Натравили, - глухо ответил он, криво усмехнувшись. - Натравили их на нас. Как там ваша пропаганда такое называет? Заговор? Вот после этого заговора и натравили.
Вейр мысленно погладила себя по голове, назвав умницей. У акшара явно был другой взгляд на историю.
- Если бы они бойцов перебили и успокоились - было бы полбеды. Но они же всех вырезают. Всех, понимаешь? Им хоть женщина, хоть ребенок - все едино. Гражданский, военный - всех на мясо.
- Гражданские? - врач попыталась удержать ползущие к затылку брови на месте. - Дети?
- Ну да, ни гражданских, ни детей у нас быть, конечно, не может, - он опять ухмыльнулся - еще кривее. - «Ударный кулак армии», ага! А мы вот просто такие. Народ, раса - как хочешь. Только жить нам нравится не меньше вашего!
- Это я поняла, - тщательно контролируя голос, согласилась Вейр. - Наверное, я не сильно ошибусь, если предположу, что правительство прекрасно знает и о вашем существовании, и о ракшасах. Так? И их вполне бы устроило, если бы ни от вас, ни от них следа бы не осталось. Но вместо этого вам позволяют бегать по улицам и палить друг в друга. Как-то это все... не слишком логично.
- Я не разбираюсь ни в логике, ни в политике, - незажжённая сигарета, которую он крутил в пальцах, вдруг треснула пополам. Вполне может быть, что этот громила действительно не разбирался ни в логике, ни в политике. Но уж точно задумывался, что выглядит все странновато. - Я только знаю, как оно все есть на самом деле. Мы патрулируем наши территории. Воспитываем бойцов. Пытаемся защитить мирных. Иногда, как сегодня ... - он осекся, раздраженно пихая обломки сигарет в чашку. - Бегаем от полиции - и мы, и они. Правила игры такие.
- Хреновая ж у вас игра, - констатировала Вейр, переходя на местный сленг.
- Какая есть, - повел плечами Тир, - другой никто не предлагал.
- Ну да. А жить мирно, сделав вид, что никаких акшара в природе никогда не существовало - это не спортивно? Или не согласуется с гордостью рассы? Ну, вот представьте: не ловить брюхом пули, не палить друг в друга, поезда не взрывать...
- Какие поезда? - покосился на нее бугай. - Ты нас за кого принимаешь? За «Красные кулаки» или «Воинов правды»? Нам огласка ни к чему. И в политику мы не лезем. Еще раз повторяю: мы просто хотим выжить. Мы ни с кем не воюем! Мы просто. Пытаемся. Выжить!
- А с ракшасами у вас только дружеские стычки на почве идеологического недопонимания? - Вейр прекрасно осознавала, что «заводится» она зря. Но уж слишком царапало ее это «мы просто...». - Или нет! Я поняла, наконец-то! Просто лучшая защита - это нападение! Как ты там сказал? Вы, как загнанные крысы, да? С одной стороны люди давят, а с другой - эти ваши ракшасы. Поэтому давайте проредим и тех, и других. Так?
- Я уже говорил тебе, что с бабами мы не воюем! - рявкнул он.
- А я это уже слышала, представляешь? И не только от тебя! «Мы не воюем с мирным населением! Мы просто хотим отстоять принципы справедливости! И кровь этих людей не на наших руках, а на руках правительства, которое не желает идти на переговоры с нами!» Заметь, опять «мы просто» и опять «мы не воюем»! Ничего не напоминает?!
Она осеклась, осознав, что Тир молчит, только хмуро, исподлобья, смотрит на нее - и молчит. Даже не пытаясь возражать. Зато она орет в голос, с визгом, с подвыванием. Истерика, которую Вейр месяцами давила, заваливала повседневностью, как кирпичами, скалилась, разевая пасть, воняющую свежевырытой могилой.
- Не только муж? - спросил он тяжело, словно камень в воду уронил.
- Дочь. Они... вместе там...
Вейр чувствовала, что начинает задыхаться. Дыхание было слишком быстрым, поверхностным. Горло сдавило, она не могла протолкнуть воздух, как бы не раздувала ноздри. Гипервентиляция - это малоприятно. Здравствуй, истерика!
Врач сжала кулаки, прикусив щеку - не помогло.
- Сколько ей было?
- Четыре... четыре года.
«Мамочка, мне страшно...»
Вейр запрокинула голову. Потолок начал медленно поворачиваться вокруг своей оси, которая стержнем упиралась ей в макушку. Трещины на побелке ухмылялись - мерзко, гаденько, с издевкой и полной уверенностью в собственной силе. Голова тоже кружилась, но, почему-то в другую сторону. И пол выскользнул из-под ног.