Поддавки с убийцей

— Заткнись и убери эту дрянь со стола, — скомандовал он.

Вовремя он появился — стоило лишь «мерзавцу» заикнуться о каких-то каплях. Должно быть, за дверью стоял и подслушивал.

Тот, что сидел за столом, послушно взял со стола гаротту, но, зацепив ею какую-то посуду, со стуком опрокинул ее. Старик взглянул на него злыми глазами, а я решила поподробнее рассмотреть его.

А посмотреть было на что. Старый, но слово «дряхлый» к нему было абсолютно неприменимо, столько энергии чувствовалось в его худом, прямом, без признаков старческой сутулости теле. Если б не морщины и седые волосы, он казался бы не старше «мерзавца». Лицо же его было ужасно! Нерадостные прожитые годы отразились на нем в полной мере. Кожа на лбу была изрезана глубокими морщинами, между которыми бесформенными кустами торчали клочки седых бровей. От скул к подбородку по щекам пролегали вертикальные складки. Нос, в незапамятные времена свернутый набок безжалостным ударом, казалось, имел только одну ноздрю. Четко очерченные кривые губы сжаты в тонкую, неровную линию. Дополняли эту вурдалачью внешность усы. Длинные и седые, они начинались у уголков рта и свисали, как у монгола, вертикально вниз до самого подбородка. Довершали портрет спортивные штаны, темная фланелевая рубаха (это в такую-то теплынь!) и босые ноги.

Проследив за исполнением своего распоряжения, старик взглянул на меня.

— Ты кто такая? — Пили они наверняка вместе, хотя дед казался совершенно трезвым. — Ты откуда взялась, фря?

Фря, насколько мне известно, женский род. От мужского — фраер. Малоизвестное широкой публике, это слово в основном употребляется лицами, разбирающимися в блатном жаргоне прошлых времен.

— Ну?! — подогнал он меня чересчур грозно.

Во мне всколыхнулась волна холодного бешенства. Взяв со стола стакан, я сполоснула его водкой, выплеснув ее прямо на босые ноги старика, налила себе пальца на два и выпила одним глотком, не почувствовав вкуса. Окурок все еще дымился у меня в руке, и я бросила его в тарелку с остатками картошки. Только после этого одарила Семиродова — а я была уверена, что это он — ответом. Поднимаясь с места, я повернулась к нему лицом:

— С улицы. Я всего лишь случайная прохожая. Забрела к вам попросить помощи и чуть не угодила в проволочный переплет.

— Это не Катька, Кирилл Федорович! — ясно и быстро проговорил «мерзавец». — Ошиблись мы.

— Мы? — прозвучало удивленно.

Мягко шлепая босыми ногами, старик медленно прошел к покинутому мной стулу и со вздохом уселся на него.

— Я… — растерянно поправился «мерзавец», но он уже перестал существовать для Кирилла Федоровича.

— О чем базаришь, если ты без спросу в чужой дом влезла?

— Влезают воры, — ответила я со всей вежливостью, на которую только была способна. — А я вошла.

— Не воры, а крадуны, — невозмутимо поправил он. — Воры по домам не шарят.

Не хватало мне с ним еще спорить на тему блатной иерархии!

— Если не дозвалась хозяев, то надо было повернуться и уходить. Разве не так?

— Так. Но и войдя без разрешения, я не заслужила петли на шею.

— Все виноваты, — рассудил он примирительно. — Сунулась ты куда не надо, не зная дел, вот и пострадала. Давай мы извинимся за неприятность, и иди своей дорогой.

— Ничего себе неприятность! — Я дотронулась до шеи. — Рубец останется. А если дорога моя у ваших ворот кончается? Тогда как?

Ух как зыркнул на меня Кирилл Семиродов! Ух как сузил свои глаза в пронзительном прищуре! Что, не выдержал борзости моей, урка замшелый, психовать начал? Давай-давай, в гляделки поиграем. Кто кого? Жаль, что ты стар, а то я — по своему теперешнему настроению — или научила бы тебя разговаривать, как полагается, или отмордовала бы без жалости!

Семиродов не выдержал, отвел глаза. Вежливо, без вывертов, попросил:

— Я что-то не понял про ворота. Но ты подожди, Маша, мы с тобой сейчас вдвоем побазарим.

До меня не сразу дошло, что в былые времена «Машами» называли уважаемых в блатной среде женщин. Подойдя к старику вплотную, я нагнулась к его лицу и, держа ладонь на больной шее, по-змеиному прошипела:

— Ты, бывший, не буду я с тобой разговаривать после этого. Боюсь потерять уважение к твоим сединам и поступить недостойно. Завтра жди. Тогда и поговорим. И счет тебе за сегодняшнее выставлю. Не этому лоху, — я ткнула пальцем в Ивана, — а тебе.

Сцепив пальцы в синих, зоновских наколках, старик, опустив глаза, молчал. Чем-то я его уела. Своей яростью, что ли?

— А ты, — повернулась я к племяннику с грозным видом, но при виде его вконец перепуганного лица смягчилась, — пойдешь со мной. Возьми домкрат. Колесо у моей машины лопнуло.

— Смотри, язык больше не распускай! — предупредил его дед Кирилл. — Не твое это дело.

Господи, как хорошо на заросшем лебедой, освещенном вечерним солнышком дворе! Но и от двора мне захотелось удрать подальше, едва мы с Иваном вышли из калитки на улицу.

Пока он ковырялся с запаской, я, забравшись в салон машины, принялась рассматривать в зеркало свою пострадавшую шею. Удавка оставила на коже заметный со всех сторон след, а местами, особенно с боков, даже кровоточила. Но ведь могло быть и хуже.