Подельник эпохи: Леонид Леонов

Леонов отдельно поинтересовался у Марии Игнатьевны, нет ли ошибок в описании одного из главных героев — английского ученого, его привычек, речи. Будберг сделала две или три незначительные поправки… Позже именно она блестяще переведет леоновскую повесть для английского издания (отчего-то забыв вставить в текст посвящение Татьяне Михайловне Леоновой — чего Леонид Максимович очень долго не мог простить Будберг; хотя и у Будберг могли быть свои обиды — она, к примеру, могла помнить, как тогда у Горького Леонов избежал ее… женского внимания).

В марте 1963 года Леонов позвонил Вадиму Кожевникову, редактору журнала «Знамя»:

— Есть одна вещь для публикации. Повесть. Если нужна — приезжай.

Кожевников прибыл в компании со своим заместителем, Людмилой Скорино, попили чаю, забрали повесть.

Прочтя, Кожевников тоже задумался: он уже понервничал в свое время с «Русским лесом», когда несколько томительных месяцев не знал, снимут ли ему голову за публикацию романа или оставят поносить. А тут Леонов подсунул повесть про белогвардейца и его жену, эмигрировавшую за рубеж в Гражданскую и вышедшую замуж за иностранца. Что это еще такое, в конце концов, ни в какие ворота…

В начале лета Леоновы поехали в Крым — и повесть забрали у ничего так и не решившего Кожевникова.

Еще раз перечли ее, десять раз посоветовались, перекрестились — и в августе вернули в журнал.

Вскоре и Кожевников наконец решился на публикацию: “Evgenia Ivanovna” вышла в октябрьском номере.

С 12 по 15 ноября 1963 года Леонов сам читал ее на центральном радио.

…За полтора месяца до нового, 1964-го, на радио пришло несколько сотен благодарных писем! Такой пронзительной прозы и на столь болезненную тему никто и не ожидал услышать.

Несмотря на то что во всех изданиях повести начало работы над ней датируется 1938 годом, задумана она была несколько раньше.

В августе 1928 года Леонов путешествовал по ВоенноГрузинской дороге, он тогда как раз писал «Белую ночь» — и много размышлял о белом офицерстве. В те дни, кажется, впервые пришла Леонову мысль проследить путь выброшенного из России белогвардейца, решившего вернуться домой. «А что было бы, если бы я…»

Как-то они сидели с Тицианом Табидзе и его женой в духане «Симпатия», а через стол от них в одиночестве коротал время «поношенного обличья человек» — как его потом определил Леонов.

Человек был в крагах и в помятой шляпе, «которой, — вспоминал Леонов, — не хватало только положенного перышка для сходства с тирольской. Было непонятно, как он попал сюда».

В октябре 1934 года Леонов снова был в Грузии и на празднестве Алавердоба среди сотен людей вдруг увидел даже не этого человека, а некую схожую, мучительно напоминающую его тень. «…Это был запал к созданию Стратонова», — признается потом писатель. Возможно, предположим мы, и Глеба Протоклитова тоже, над образом которого он работал в том же 1934 году.

Стратонов — последний белый офицер, описанный Леоновым. В фамилии его заключено латинское “stratum” — страта, слой — в данном случае слой людей, выброшенных вон.

В отличие от сильного и гордого Протоклитова Стратонов не просто «из бывших» — он натурально бывший человек. Усталый, проигравший свою душу, лишенный всего, кроме родины.

Сюжет повести несложен: в Гражданскую, в 1920 году, провинциальная девушка Женя уходит вместе со своим женихом, молодым офицериком Стратоновым, за рубежи.

«Матери благословили их в дорогу и всё пытались навязать по сундучку с прижизненным наследством. Молодые бежали в наемной бричке, добытой по кулачному праву эвакуации. Брачная ночь состоялась в степи под открытым небом. Первый снег кружился в потемках, лошадь стояла смирно, нераспряженная, пахло прелой ботвой с баштана. Бесшумная пятерня нашаривала в степи беглецов, и этот смертный трепет умножал ненасытность Стратонова. У Жени озябли коленки…»

Через полгода Стратонов бросит ее одну в Константинополе. Женя (она же — Evgenia Ivanovna), перебравшаяся в Париж, уверенная в гибели мужа и сама находящаяся на грани самоубийства, случайно знакомится с английским археологом по фамилии Пикеринг.

«Слава Пикеринга, литератора и лектора, не уступала его известности искателя сокровищ, а ему всегда зловеще везло как в поисках их, так и в азартных играх вообще. Одна его лекция о мумифицированной пчеле из погребального венка принцессы Аменердис, полная эрудиции и поэтического блеска, обошла все школьные хрестоматии Запада, потому что знакомила с Египтом двадцать пятой династии полнее иной многотомной биографии».

Он берет ее к себе на должность секретаря в предстоящей поездке по Месопотамии. Прямо в путешествии они становятся мужем и женой.