Подъем (СИ)

— А что мне до нее? Я в их проблемы не вдавалась. Но не думаю, что будь она хорошей супругой, ее муж оказался бы в моей постели.

— Господи, Филиппова! Не думала я, что ты такая!

— Какая?

— Беспринципная!

— Пффф, — отложив трубочку на стол, отзывается Лиза. — Давайте опустим ту часть, где вы начинаете читать мне нотации. Я привыкла к хорошей жизни. Люблю дорогие рестораны, шубы, хочу ездить на хорошей машине, отдыхать на самых лучших курортах. Что же в этом плохого? Поверьте, жену он не обделил. Так что, он просто очередная ступенька на пути к лучшей жизни.

— А работать ты не пробовала? — ядовито интересуется Парфенова.

— Нет. И не планирую начинать.

— Да, Лизка. Ты не пропадешь с такими-то жизненными установками…

— Что верно, то верно. Так что оставьте свою желчь при себе.

Вечер определенно испорчен. Марина смешно раздувает ноздри, пытаясь сдержать рвущееся наружу негодование, Алена остаток ужина то и дело бросает косые взгляды на сидящую рядом девушку, а я бесцельно ковыряю вилкой десерт, чувствуя, что больше не смогу проглотить ни крошки. Говорить о чем-то не хочется, поэтому мы в тишине, разбавленной лишь стуком столовых приборов, расправляемся с заказанной едой, сухо прощаемся и расходимся по машинам. Вместе с Парфеновой, живущей на одной улице с моими родителями, мы устраиваемся на сидении заказанного такси, и какое-то время, не находя тем для разговора, просто следим за мелькающими за окном картинками.

— К черту эту Лизку! Рядом с моим домом есть неплохая забегаловка. Давай закажем себе шампанское и будем весь вечер поднимать тосты за собственное счастье! — внезапно огорошивает меня своим предложением Маринка. Я улыбаюсь, отпуская сковавшее меня напряжение, и молча киваю, давая свое согласие. Кафе расположено рядом с набережной, и мы, не сговариваясь, спускаемся вниз, чтобы полюбоваться красотой вечернего города. Уличные фонари озаряют своим теплым светом расчищенные тротуары, совершенно безлюдные в столь поздний час.

— Не хочется ехать домой, — плотнее запахивая полы своего пальто, обращается ко мне Марина, вглядываясь вдаль своим слегка захмелевшим взором. — Вот ведь не думала, что Лизка такой станет… Столько цинизма и высокомерия, что впору залезть под душ, чтобы тщательно потереться мочалкой…

— Не говори, — облокотившись на кованую ограду, соглашаюсь с подругой детства.

— А я раньше на судьбу свою жаловалась. А ведь не все так плохо, раз я еще в силах осуждать чужую подлость… Не все у меня так безоблачно, как я вам сегодня рассказывала… Витя пьет. Каждый вечер, приходя домой с тренировок, прикладывается к стакану. А наутро как ни в чем не бывало вновь превращается в уважаемого спортсмена. Видели бы родители его часиков в десять вечера — без раздумий забрали бы своих детей с его секции. Он был подающим надежды хоккеистом, мечтающим выйти на большой лед, получить мировую славу… А вместо этого влюбился в молоденькую первокурсницу заочного отделения местного захудалого института… Голову потерял, не давал мне проходу. А я и рада. Только школу закончила, устроилась официанткой в приличный ресторан и сразу такого кавалера отхватила. Подтянутый, симпатичный, лучший игрок местного клуба. Родители в администрации сидят. Вот и не устояла… Через два месяца поняла, что беременна. Парфенов разве что в газету объявленье не дал, трубил на каждом шагу о том, как сына будет на лед ставить… А в результате получил молодую жену, он ведь старше меня на семь лет, болезненную дочку, простывающую чуть ли не каждую неделю и немилость родителей. С квартиры они нас погнали, мои тоже не захотели ютиться в хрущевке такой оравой. Тренировки отошли на второй план, уступив место подработкам…

— Марин, — касаясь ее плеча, надеюсь успокоить плачущую женщину, но она словно не слышит меня в своем стремлении поделиться терзающими ее переживаниями.

— Жизнь мы друг другу сломали… Я загубила его карьеру, а он… Да что я в этой жизни видела, Маш?

— Любовь. Замечательную дочь и…

— Любовь? Нет ее, этой любви! Страсть — еще куда ни шло! А любовь — это выдумки…

— Не говори так, — осекаюсь на полуслове, встретив ее пылающий взгляд.

— Мне на него смотреть тошно, а ты о любви тут… Мне порой кажется, что я каждой клеточкой впитала запах водки, которой он с таким упоением упивается!

— А лечить вы его не пробовали?

— Лечить? Скажешь тоже! Упрется рогом и твердит, как заведенный: «Все так расслабляются, я ж не алкоголик, чтобы кодироваться!». А я счастья хочу женского! Чтобы рядом было крепкое плечо, чтобы чувствовать свою значимость! Мне ведь всего тридцать! — смахивая слезы с лица, тяжело вздыхает Марина, вновь приступая к разглядыванию скрытой под толстой коркой льда водной глади. — Так что, так и живу. Ты уж прости, что разревелась, просто порой хочется выговориться, а то голова, кажется, просто взорвется от переполняющих мыслей!