Он. Нет, это не развлечение. Это очень серьезно. У меня феноменальные педагогические способности, я вижу талант человека и могу его раскрыть.
Она. Примеры были?
Он. Я уже рассказывал вам, о моем друге, который перешел от компьютеров к финансам. Моя заслуга.
Она. А какой талант у меня?
Он. Никакого.
Она. Что?
Он. Ну, да. Никакого таланта, только немного кое-каких способностей. Вы не согласны?
Она. Могли бы как-то менее обидно это сказать.
Он. Не на что тут обижаться. Зато вы красивая.
Она. И вы влюбились в меня с первого взгляда, я помню.
Он. Да, было дело.
Она. Как это, было дело? Что, уже прошло?
Он. О, давно уже как. Я, вообще, человек отходчивый.
Она. А я нет. Я пишу речь на ваши похороны. За то, что вы надо мной все время смеетесь.
Он. Правда? Вы молодчина.
Она. Только я решила, что это не будет прямо речью на похоронах, ведь вас никто не придет хоронить кроме меня, так что я делаю некролог. Опубликую его в газете, это совсем не дорого.
Он. Хорошо, пусть некролог. Фотографию у меня в компьютере возьмите.
Она. О, правильно, как без фотографии. А меня пустят вам в квартиру?
Он (лезет в карман). Вот, держите, я вам дубликат ключа сделал.
Она.…Зачем?
Он. Чтобы не задаваться вопросом, а пустят ли вас ко мне в квартиру после смерти.
Она (берет). Как-то всё это; не так.
Он. Вы мне — реквием, я вам — ключ. Все честно. Можете разграбить мое жилище до появления законных наследников.
Она. Вы же не знали, что я вам пишу некролог.
Он. Да я всем нутром чувствую, как вы моей смерти хотите.
Она. А если я решу прийти завтра, например. Пока вы еще живы.
Он. Вы не решите; вы с таким испугом взяли ключ, что у вас просто духу не хватит им воспользоваться. Кроме того, вы боитесь плесени на стенах, а у меня там все поросло плесенью, помните, я вам говорил?
Она. Это я говорила.
Он. Да? А про крыс тоже говорили?
Она. Нету у вас крыс.
Он. А что у меня есть?
Она. Да, что у вас есть? Чем я могу поживиться до появления законных наследников?
Он. Думаю, вам очень понравится теплый пол на кухне, можете отодрать. Аккуратненько как-нибудь, чтоб не сильно в глаза бросалось. Вообще же, вы там не будете ничем живиться, вы там будете горевать.
Она. Что вы такое странное цитируете постоянно?
Он. Это «Онегин», я кроме него ничего не знаю.
Она. Ух ты, прямо предсмертная исповедь.
Он. То есть?
Она. Я думала вы всех наших классиков можете процитировать наизусть, как тогда про этих, про паяцев. Или это тоже «Онегин»?
Он. Разумеется. Он. Пушкин — наше всё.
Она. А это точно не «Евгений Онегин», потому что там не было богини Кали, там была Татьяна.
Он. Разве? Память, должно быть, подводит. А вы мою эпитафию наизусть помните?
Она. Нет, у меня она на листе. Вот.
Он. Кабы это был не некролог, я был бы просто польщен, что девушка всюду с собой носит письмо ко мне.
Она. Но это некролог.
Он. Такие теперь пошли девушки. Читайте.
Она. Слушайте.
Есть люди, беспокойный дух которых не замолкает даже с остановкой их сердца.
Умер Будда, Сиддхартха Гаутама.
Есть люди, над которыми никогда не будет властен неумолимый бег солнца.
Умер Будда, Сиддхартха Гаутама.
Есть люди, через которых в наш мир смотрит светлая радость.
Умер Будда, Сиддхартха Гаутама.
Есть люди — и есть Будда, Сиддхартха Гаутама.
Существует только один язык, язык сердца — сказал Будда и умер.
Существует только одна религия, религия любви — сказал Будда и умер.
Существует только один Бог, Он вездесущ — сказал Будда и умер.
Будда умер.
Будда мертв.
Будды нет.
История всякого человека заканчивается с его смертью. Но со смертью великого человека начинается жизнь мифа о нем.
…Всё, пока это всё. Больше ничего не написала.
Он (смотрит на нее).…
Она. Ну?
Он. «Гамбургер — король любого питательного завтрака», — сказал Будда и умер.
Она. Вижу ведь, что понравилось. Зачем смеетесь?
Он. Да, правда, мне понравилось. Даже захотелось умереть. Но вас посадят в психушку, если вы с этим придете в газету.
Она. Какая мне радость в жизни без моего Будды.
Он. Вы согласны на психушку.