Из-за этого я пропускаю момент, когда мы подъезжаем к горке – и понимаю, что происходит, только почувствовав резкий толчок в спину и сразу за этим – мгновение свободного падения.
– Аааааа! – без всякой запинки ору я, подпрыгивая на ухабах и снежных изгибах.
Люди разбегаются передо мной – к счастью. Потому что я не в силах управлять этой стихией.
Снег в рукавицах, под шарфом, в глазах, в ушах – шапка сбилась. Я все ору – так что чувствую снег и на вкус. Меня норовит вытряхнуть из тюбинга, вертит и штормит, а горка все не кончается.
– Аааааа!..
И вот, наконец, – через пару лет – скорость тюбинга замедляется. Некоторое время он скользит по инерции, а потом замирает.
Сижу, не веря, что все закончилось, все еще вцепившись в резиновые ручки. Ощущение такое, будто снег подо мной сейчас провалится – и все начнется заново. Но ничего не происходит.
Я разлепляю глаза, осторожно оглядываюсь. Я в стороне от основной ледяной трассы. Тюбинг до середины застрял в пушистом снегу. Вокруг – ни одного следа, кроме дорожки, проложенной моим радужным пони. Я улыбаюсь и, раскинув руки, падаю на спину, разноцветный резиновый хвост трется о мою щеку.
Сейчас впервые за полчаса я вспомнила о последнем сообщении Сергея.
Лежу до тех пор, пока сквозь сомкнутые веки не чувствую, что свет внезапно тускнеет. Открываю глаза. Надо мной нависает Эй.
– Ну, как ты? – издевательски, но вместе с тем тепло, спрашивает он.
– Нненавижу ттебя!
– Нет, ты меня любишь, Эм. Пора бы тебе уже признаться в этом самой себе.
Смеюсь и качаю головой.
– Ну, нет, так нет! – Эй хватает тюбинг за канат – и бежит к подъему на горку, а я смеюсь так, что не способна даже не раскромсанное «нет».
Я пытаюсь отплатить взаимностью, когда мы берем напрокат еще один тюбинг. Но от моего удара ладонями в спину, Эй только шагает вперед, а вовсе не кувыркается с горки, как планировалось. Зато снова с горки лечу я. Потом я уже съезжаю на тюбинге по собственному желанию. То одна, то в сцепке с Эем, то утащив его тюбинг в виде акулы и заставив пижона догонять меня на пони.
Не помню, когда я так веселилась в последний раз.
Не помню, когда я вообще так веселилась.
Я столько раз забиралась на горку, столько потратила на это сил, что поздно вечером, когда небо стало насыщенно-синим и зажглись фонари, до машины мне захотелось ползти на четвереньках. Но я мужественно иду на своих двоих. Эй то и дело ласково подталкивает меня в спину – то ладонью, то подколками.
– Ты визжала, как свинка, – сообщает мне Эй, и я слышу, как он стряхивает с себя снег перчатками.
– Ммм, – только и могу возразить я, волоча ноги.
– Да-да, маленькая, розовощекая свинка.
– Ммм…
– Нет, не телушка. Ты меня не убедишь.
Я смеюсь, запрокинув голову.
Какое же синее небо! И такая маленькая, будто нацарапанная, луна.
Запихиваю себя в машину. Она быстро прогревается, снежная корка на мне начинает таять и стекать под одежду. Мне становится жутко мокро и жутко жарко, но я сижу, не шевелясь. Эй, перегнувшись через сидение, сам пристегивает меня ремнем безопасности.
– Поехали ко мне, – говорит он – и включает первую скорость.
Машина тихонько трогается.
Это предложение меня отрезвляет. Не двигаясь, кошу взгляд в сторону Эя.
– Ты не так меня поняла. Я просто приглашаю тебя в гости – вот и все. Без обязательств. Ничего не будет, если ты не захочешь, – он бросает на меня мимолетный взгляд и отвлекается на дорогу. Я вижу, как приподнимается в улыбке уголок его губ, прежде, чем Эй произносит следующую фразу: – Может, не будет, даже если ты захочешь. Посмотрим.
Хмыкаю.
Улыбаюсь.
– К тому же, сейчас на нашей планете нет более подходящего места, где бы я мог продолжить свою историю. Ну что, договорились?
Киваю.
Сейчас я не могу придумать ни одной причины, по которой должна ему отказать.
Когда мы подъезжаем к его дому, сиреневая ночь уже растекается над крышами.
Небо хрустальное, бескрайнее, звездное – смотреть бы на него и смотреть. Но изо рта валит пар – стремительно холодает. Успеваю продрогнуть еще до того, как поднимаюсь на крыльцо.
Дом тепло дышит мне в лицо запахом сосны, к нему примешивается запах кота – хотя с нашего последнего приключения прошло больше месяца.
Эй принимает у меня куртку, шапку, шарф и варежки – мокрые насквозь – и вешает на спинку кресла, стоящего у батареи. Мои джинсы тоже промокли, но об этом я молчу.
Эй возвращается из спальни с фланелевой рубашкой в клетку и пледом, протягивает их мне. Когда я беру вещи, мы соприкасаемся друг с другом взглядами и кончиками пальцев, и от этих прикосновений в солнечном сплетении просыпается волнение.
– Я в душ. Ты со мной? – спрашивает Эй так запросто, что становится понятно – ответ он и так знает.
Но, на всякий случай, качаю головой.
Слушая, как льется вода в душе, я брожу по его обезличенным комнатам – по всем, кроме одной. Как и в прошлый раз, она заперта. Давлю на дверную ручку сильнее – а вдруг? – но дверь не поддается. Шум воды в душе обрывается.