Подготовительные курсы

Рок группы приглашались соответствующие. Кроме «Машины перемещений во времени», у нас выступали и «Ногу заело», И «Манго-киви», и ещё много известных и неизвестных рок групп. Расплачивались с группами из тех самых денег, что находились у меня в кассе. Миша заранее оповещал нас, кому и сколько мы должны отдать.

Маститые музыканты — не торговались, а всякие там начинающие, типа «Запечных тараканов», боролись за каждую копейку. Торговались.

Чтож, их можно понять.

Итак, наш среднестатистический клиент сначала как следует надирался. Чтобы почувствовать себя чуть-чуть значительнее, чем он был на самом деле, он закономерно начинал прикапываться к кому-нибудь, или к чему-нибудь.

Клиент нарывался на драку, и он её получал.

В драку клиентов, с целью «разнять и растащить», ввязывались Саня или (и) Лёша, и это было прекрасно!

В праздничные дни, когда народу было особенно много, на усиление Саше и Лёше придавалась ещё пара качков.

Драка перемещалась в холл, иногда заканчивалась на улице. Но Саня с Лёхой не даром были профессионалами. Они били больно, но никого не убивали и не калечили.

Хотя, бывало, что клиенты доставали ножи, и даже палили из пистолетов. В биллиардном зале клиенты колошматили друг друга киями по голове.

Побитых клиентов развозили таксисты.

Удовлетворённый (дракой) клиент, когда его душенька снова начинала томиться, возвращался в «Зелёную птицу», без всяких камней за пазухой, а с чувством благодарности и надежды. На новую драку, и на новые приключения на свою…

Дрались, естественно, не все. Многие получали удовольствие, глядя как другие тузят друг друга.

У нас были фанаты! И Саши, и Лёши, и кое-кого из постоянных клиентов. Им не нужен был ринг, чтобы полюбоваться на бои без правил. Они платили деньги за входной билет в «Зелёную птицу».

Каждый получал свою дозу адреналина. Недовольных не было.

Глава 24

Человеческая душа не знает насыщения. Если бы можно было подраться один раз, и на всю оставшуюся жизнь! Кстати, это касается не только драки.

В большей или меньшей степени, драки случались каждую смену. Если клиент считал себя несправедливо обиженным, и вызывал милицию, то он мог и поплатиться. Милиция была у нас прикормлена. Более того — милиция и была нашей «крышей».

Ментам тоже платили из кассы.

Пожаловавшегося клиента могли забрать. До выяснения. Если при клиенте оставались деньги, менты их изымали, и оставляли человека на ночь в обезьяннике. Наутро менты выкидывали протрезвевшего клиента, который рад был убежать от них подальше.

И зарекался, бедный, когда нибудь звонить по «02».

В каждом зале работал бар, вечером — ресторан.

Бармены — не доливали, официанты — обсчитывали, и жили за счёт чаевых, менеджеры залов воровали со складов. Мы (наша доблестная бригада) были не лучше, и не хуже остальных. У нас просто была своя статья дохода.

Осенью появились ещё и гардеробщики. Белая кость, двое на смену. Эти торговали местами для пальто. Если народу было много, то мест в гардеробе не хватало. За сто рублей можно было всегда купить крючок, а за двести — vip крючок. Или плечики, чтобы повесить дорогую шубу.

У гардеробщиков была небольшая комнатка, откуда они выносили плечики, и куда уносили дорогую шубу. Там они бросали шубу на пол, а в карман шубы вкладывали бумажку с номером. И снова торжественно выносили плечики.

Когда клубная жизнь была в разгаре, гардеробщики валялись в своей комнатке на дорогих шубах, и играли в карты. Иногда — сами валялись, иногда — со своими девочками.

Так протекала клубная жизнь.

Меньше двухсот долларов за смену я не получал.

Я разбаловался, и иногда позволял себе прокатиться со смены на такси.

Я летел на машине, и любовался Москвой… Нет, конечно, я не мог сказать, что Москва лежала у моих ног.

Но что-то такое я чувствовал, в эти мгновения. Что-то подобное…

Чем больше я работал, тем меньше мучился, что везу со смены свои «законные» баксы.

Я чувствовал себя богатым!!! Я чувствовал себя хозяином жизни!!! Я многое мог купить — почти всё.

Почти. Ко всему вышеперечисленному, всё таки, надо было прибавить слово «почти». Училкин сын ещё шевелился во мне, пытаясь приподнять свою побитую, дурную голову.

Ни Наташа, ни Митя, и никто в моей смене не знал, что я — «училкин сын». Об этом знал только один человек — я сам. Если бы я сказал кому-нибудь, что я каждый раз глушу свою совесть, доставая из кармана двести «левых» баксов — меня бы обсмеяли, и в очередной раз назвали бы дураком.

Что с того? Дураком я мог и сам себя назвать…

Я смотрел на клубную жизнь и твердил себе волшебное слово: «Нормально! Нормально! Нормально!»

Не убей, не укради… не сотвори себе кумира…

Ух, как далеко отодвинулось всё это!

Даже намерений отказаться — и тех у меня уже не было. «Господь и намерение целует», — сказал мне священник.

Нечего было Богу поцеловать.

Я спокойно продался за двести-триста баксов за смену. Это были мои тридцать серебренников. Но об этом знал только я.

Когда я разобрался в том, как поступили с отцом Наташа и её Миша, у меня появилось что-то вроде оправдания тому, что после каждой смены в моём кармане оседали эти баксы.