Подкаменная Тунгуска

Но их опасения оказались напрасными. Психическое расстройство Шмонса, как говорят психиатры, имело волнообразное течение. Случались приливы и отливы умопомрачения. Гость притерпелся к пурге, слабенькому освещению избы и невольному заточению. Перестал расхаживать в валенках с обрезанными голенищами по избе да разговаривать сам с собой, читая длинные лекции невидимым слушателям.

— Ты не обижайся, мужик… Дурак не виноват, что он дурак. Вот за что я не люблю политику, что она из любого дурака может президента слепить.

— А чо, даже из меня можно президента сладить?

— Запросто… Демократия — это всегда правление худших, а уж ты дурак набитый, подонок из подонков, мужик. Готовый президент. Без запросов и понтов.

Физически гость был по-прежнему дороден, высок, красив и здоров, как бык. Такого и литром водки с ног не свалить. Щупленькому Ерофеичу приходилось всё чаще пропускать очередной тост или просто для вида прикладывался к рюмке. Угнаться за гостем ему было не под силу — разные весовые категории.

— Политика — выгребная яма, а политики — дерьмо, которое в ней булькает. Согласен?

— Ещё как!

— Когда-то императоры в открытых каретах и автомобилях ездили среди толпы, а сейчас даже папа римский сидит в «папомобиле», как попугай в клетке. Демократическая власть всё дальше прячется от народа за пуленепробиваемыми стёклами. Значит, демократия — не власть народа.

— Всё правильно, Лёва. Пошли спатиньки! Детское время вышло. Фёкла уже в белую женщину переоделась и легла к тебе.

У Ерофеича отлегло от сердца. Наверное, на Шмонса таёжное зелье тунгуски подействовало. Но рано радовались.

ГЛАВА 12.0 ПРОКЛЯТИЕ ПРАВЕДНОСТИ

В коровнике тунгуска поманила знаками Ерофеича к себе.

— Чо те надоть? — отложил он вилы, которыми снимал пласты навоза пополам с сеном, чтобы натрусить корове с тёлочкой новую подстилку. Перепревший навоз нужно было выносить в компостную яму на мороз, чтобы не самовозгорелся.

— Хозяйна, большой хозяйна крепко больной. У него глаз жёлтый и вот так делает. — Тунгуска приподняла пальцем левое веко, потому что не умела выразительно моргнуть. — И пенка в уголках губей.

— И чо делать так-то?

— Шамана кликнуть.

— Никак нельзя. Шмонс нет велел чужих водить.

— Тогда дать свежей крови с водкой. Накормитя сырой печёнкой. Наши всегда так делают, а то зуб шататься будятя. Тёмно для него. Солнца нету. Лицо и руки свету не подставлятя.

— И как такого бугая заставить сырую печёнку съесть?

— С солью.

— Ладно, чо-то придумаю, не боись. В следующий раз свалится в припадке — режь молодую важенку. Отпоим дурака кровью.

И вскоре случай представился. Шмонс в запале красноречия то покрывался испариной и краснел от натуги, то бледнел до синевы, как от удушья. То и дело хватался за пистолет в потайной кобуре под мышкой. И под конец вытаращил глаза. Лицо перекосила судорога. Из раскрытого рта вывалился фиолетовый язык. Стал пускать ртом пузыри, закатил глаза, потерял сознание, громко стукнувшись лбом о столешницу.

* * *

Кровь с водкой вливали ему в рот через лейку. Сырую оленью печёнку запихивали в рот маленькими кусочками. Больной судорожно сглатывал, не приходя в сознание. Через три дня открыл глаза и зажмурился от яркого света из окошек избы. Пурга закончилась. Ерофеич очистил маленький дворик от снега. Теперь большая изба стояла у чистой площадки, ограниченной ровными стенами снега, высотой под два метра.

Шмонс поднялся с полатей без чужой помощи. Ни слова не сказал. Подошёл к окну. Полюбовался на белоснежные горные хребты. Солнце стояло в зените, самый полдень. Повернулся к столу и потянулся за водкой, но Ерофеич решительно отодвинул штоф:

— Не гони коней, Лёвыч! Хоть слово скажи. Может, тебя кондрашка хватила.

Гость не обиделся, а как-то странно улыбнулся перекособоченным ртом:

— Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто же был кидала?

— Лёва, ты снова с нами?

Шмонс кивнул с улыбкой. Глаза его блестели, как прежде.

— Никогда не стану президентом. И не упрашивай.

— А я тебя и не заставляю, Лёва, лезть в президенты. Рюмашку заглотнёшь?

Гость что есть силы грохнул по столу кулаком, но тот стал даже не шелохнулся. Перенести такой стол с места на место — сил у двух человек не хватит.

— Лей!

12.1

Здоровье, силы и помпезная велеречивость вернулись к Шмонсу после третьего стакана.

— Ха, маосталинисты изобрели психосоциальную сегрегацию — отделили волков от овец, а овнов от козлищ! Пассионарных лидеров, пламенных вождей, харизматических проповедников поместили в комфортные ВИП-городки. За забором и с охраной, но на свои харчи. Зона, она и есть зона, пусть даже и комфортабельная. Переводи свои миллионы с Запада и тем кормись. Не хочешь — на хлеб и холодную водичку.

— Даже Гитлер со Сталиным до такого садизма не додумались, Шманец.