— Ничего страшного, — с улыбкой ответила она. — Он очень обаятелен и, по всей вероятности, говорит сущую правду, что гораздо важнее.
— А вот очень даже неплохое вино, которое я, взяв на себя смелость, даже попробовал исключительно ради вас. Оно из здешних погребов, но тебе, госпожа моя, не причинит никакого вреда, — продолжал Фрейзе, которого настолько вдохновила похвала Изольды, что он, сияя самодовольной улыбкой, принялся разливать вино. — Еще есть немного слабого пива, вполне пригодного, чтобы утолить жажду; это пиво здесь варят на воде из горных ручьев, так что оно по-настоящему хорошее. Вы ведь воду-то так или иначе пить не станете, хотя здесь и воду пить можно. А если вам захочется побаловать себя парочкой яиц, так я запросто могу сварить их или изжарить.
— Ему нравится думать, что он — мой преданный слуга, но он действительно очень добр и очень хорошо ко мне относится, — тихонько сказал Изольде Лука.
— И мало того! — Фрейзе прямо-таки навис над Изольдой. — Я раздобыл на десерт весьма приятное сладкое винцо и немного чудесного свежего хлеба, только что из духовки. Пшеницы у них, разумеется, тут нет, зато ржаной хлеб очень вкусный и легкий, они в него мед добавляют — я это самолично выяснил в долгой беседе с поварихой, очень достойной и доброй женщиной. По-моему, она — отличная жена здешнему хозяину. Она, кстати, сказала, что это платье, госпожа моя, тебе куда больше к лицу, чем ей самой, и это сущая правда.
— Нет, порой наш Фрейзе становится просто невыносимым, — не выдержал Лука. — Фрейзе, прошу тебя, подавай кушанья молча.
— Он говорит: «Подавай молча». — Фрейзе кивнул Изольде и заговорщицки ей улыбнулся. — А я и молчу. Вы же видите: я не сказал ни одного лишнего слова. Я очень
Изольда не выдержала и рассмеялась, а Фрейзе, демонстративно поджав губы, расставил на столе принесенные кушанья, затем низко поклонился и отошел, встав спиной к двери и лицом к обедающим, как и подобает отлично вышколенному слуге. Брат Пьетро сел за стол и принялся налегать на еду, держа под рукой и стакан с вином, и свои записи, и чернильницу.
— Я полагаю, вы хотите меня скорее допросить, чем угостить обедом? — сказала Изольда, обращаясь к Луке.
— Как во время тайной вечери, — ответил за него брат Пьетро. — Когда ты прежде всего должна позаботиться о своей душе и своей вере, а уж потом вкусить яств. Уверена ли ты в своей душе, госпожа моя?
— Я не сделала ничего такого, чего мне надо стыдиться, — спокойно ответила она.
— А бесчинство в мертвецкой? А издевательство над телом умершей монахини?
Лука быстро посмотрел на брата Пьетро, этим взглядом пытаясь его утихомирить, но Изольда без тени страха ответила:
— Никакое это не бесчинство. И мы вовсе не издевались над телом бедной сестры Августы, нам просто нужно было выяснить, что ее заставили проглотить. Узнав, что она была отравлена, мы тем самым спасли всех остальных. Я хорошо знала сестру Августу, а вот вы ее совсем не знали. И я уверяю вас: она была бы рада тому, что мы — после ее смерти — сотворили с ее телом, ибо благодаря этому мы получили возможность избавить наших сестер от лишних страданий в их тяжкой юдоли. Мы действительно обнаружили у нее в животе ягоды белладонны, и это доказывает, что нам в еду постоянно подмешивали яд, что я и сестры мои вовсе не были одержимы дьяволом, что мы не сходили постепенно с ума, хотя все очень боялись безумия. Я надеялась, что успею передать тебе, следователю, эти ягоды в качестве улики и спасти аббатство от происков моего брата и его любовницы, но не успела.
Лука ложкой зачерпнул куриное фрикасе, положил на большой ломоть хлеба и передал Изольде. Она извлекла откуда-то из рукава вилку и с ее помощью стала аккуратно есть мясо с поверхности хлеба, как с тарелки. Никто из молодых людей никогда прежде не сталкивался с такими деликатными манерами. Лука даже про все свои вопросы позабыл, а Фрейзе у дверей и вовсе застыл на месте от изумления.
— Ни разу такой штуковины не видел! — признался Лука.
— Она называется вилка, — сказала Изольда, словно о самой обычной вещи. — Ими пользуются при французском дворе. Эту вот подарил мне мой отец.
— Никогда не ел ничего такого, что нельзя было бы надеть на острие кинжала, — осмелился заметить Фрейзе, по-прежнему стоя у двери.
— Умолкни, — посоветовал Лука своему чересчур разговорчивому слуге, но Фрейзе не унимался:
— Или попросту всосать в себя. — Он минутку помолчал и пояснил более внятно: — Ну, скажем, суп.
— «Ну, скажем, суп»! — сердито передразнил его Лука. — Уж про суп ты, ради бога, помолчи! А еще лучше ступай на кухню и посиди там.
— Я же за дверями присматриваю, — возразил Фрейзе, жестом показывая, сколь важна его работа. — Слежу, чтобы к вам сюда кто не ворвался.
— Господь свидетель, по мне так лучше пусть ворвутся, пусть на нас целая банда грабителей нападет, чем мы без конца будем слушать твои комментарии по любому поводу! — взорвался Лука.