– Я сделаю то, о чем ты просишь, – покорно ответила Гарриет и принялась внушать Белинде, что лорда Гейвуда необходимо изгнать из своих мыслей и больше никогда его не упоминать.
Однако Белинда столь увлеченно разглядывала пейзаж и радостно показывала своим спутникам особо запомнившиеся ей места, что слушала все советы Гарриет в лучшем случае вполуха. Тем не менее она была очень внушаемой девушкой, и Гарриет так налегала на ее не сложившиеся взаимоотношения с леди Эмплфорт, что вскоре Белинда прониклась убеждением, будто неожиданный приезд на ферму объясняется вовсе не тем, что ей не удалось убежать с лордом Гейвудом, а разбитой реликвией бабушки Гарриет – бесценной севрской вазой.
Однако, стоило экипажу остановиться возле фермы, Гарриет почувствовала тщетность всех этих предосторожностей. Мистер Мадгли как раз закрывал большие белые ворота и, обернувшись, замер, глядя на карету. Лучи заходящего за его спиной солнца медными бликами играли в его не прикрытой шляпой густой кудрявой шевелюре, воротник рабочей рубахи был распахнут, обнажая загорелую сильную шею, а закатанные до локтя рукава не скрывали мускулистых рук. Словом, этот мужчина был так хорош собой, что даже Гарриет, за плечами которой осталось двадцать лет строжайшего воспитания, не удивилась, когда Белинда взвизгнула от радости и, не дожидаясь, пока кучер опустит лесенку, кубарем свалилась прямо в его объятия. Похоже было на то, что после такой встречи им уже не понадобятся никакие объяснения.
Герцог с невестой не стали задерживаться на ферме. Миссис Мадгли достаточно владела собой, чтобы исполнять роль хозяйки дома, но ее сын не мог и глаз оторвать от своей утраченной и внезапно обретенной любви. Глаза Белинды сияли как звезды. Заливаясь веселым смехом, она металась по кухне, выражая восторг то одним, то другим предметом и обращая на своих недавних покровителей не больше внимания, чем если бы они были частью обстановки просторной комнаты.
– А я-то льстил себе опасениями, что, возможно, чересчур ей нравлюсь! – сказал герцог невесте, когда карета снова покатилась по дороге. – Пришлось опуститься с небес на землю!
– Знаешь, Джилли, – задумчиво произнесла Гарриет, – я склонна считать, что Белинда одна из тех, кто, несмотря на красивую внешность и дружелюбие, не способен на глубокие чувства. Это так грустно! Как думаешь, Мадгли будет очень несчастен, когда обнаружит это?
– Ну конечно, нет! У нее легкий характер, она добрая и ласковая. А он хоть и хороший парень, но я сомневаюсь, что чересчур восприимчив. Думаю, они отлично поладят.
Успокоившись насчет Белинды, Гарриет с удовольствием выбросила ее из головы. Она сидела рядом с герцогом, вложив свою ладошку в его руку, и смотрела в окно кареты. Он устал, а она была счастлива, время от времени влюбленные обменивались какими-то ничего не значащими замечаниями, причем герцог отвечал невесте ленивым шепотом.
– Гарриет, давай поженимся как можно скорее, – вдруг предложил он.
– Если ты этого хочешь, Джилли! – застенчиво ответила она.
Его светлость, повернув голову, озорно посмотрел на нее.
– Конечно хочу. Я вижу, ты собираешься быть очень хорошей женой. Ты ни в чем мне не перечишь! Но хочешь ли этого сама?
Она кивнула, покраснев, а он рассмеялся и принялся ее поддразнивать, рассуждая о шляпках, которые ей стоит купить в Париже, и заметив, что в тех, которые она приобретет у миссис Пиллинг, Гарриет будет похожа на нищенку. Они все еще шутливо спорили, когда карета остановилась перед дверью его особняка.
– Не могу сказать, что питаю к этому дому какие-то особые чувства, – весело говорил герцог, подавая невесте руку и помогая ей выйти из экипажа, – и все же я скажу: «Добро пожаловать домой, моя дорогая Гарриет!» Я чувствую себя так странно, избавившись от своей застенчивости! Не знаю даже, что делать дальше!
По белой лестнице с широкими и низкими ступенями он повел ее к дверям. Внезапно их распахнул перед ними человек, один вид которого вновь вернул Джилли ощущение неловкости. Герцог замер на площадке, с досадой глядя на него, и, наконец, не удержался от восклицания:
– Черт бы тебя побрал! Надо что-то с тобой решать, и поскорее!
Разумеется, на мистере Ливерседже не было ливреи, которая смотрелась бы на нем особенно хорошо, но ее отсутствие в глаза тоже не бросалось. Осанка мужчины была царственной, а манеры выдавали в нем слугу, заслужившего доверие хозяев долгими годами преданной службы. Он низко поклонился молодой паре и пригласил их войти в дом, сказав: