Подкидыш, или Несколько дней лета

– Вы едите кузнечиков.

– Да, мы едим кузнечиков.

– А ты могла бы попросить своих знакомых и родственников помочь мне, – и Фёдор показал на грядки.

– А ты?

– Что?

– Чем ты нам поможешь? Наловишь кузнечиков? Мы жуков соберём.

– Сколько?

– Побольше.

– Хорошо.

– Ладно, жди, скоро будем.

Когда Надежда Васильевна наклонилась над очередным кустом картошки, что-то тёмное показалось над лесом справа. Эта темнота разрасталась и превратилась в густое облако птиц, которые с шумом и свистом приблизились к огороду Веденских, а потом спикировали вниз. Птицы склевали всех жуков и взмыли в небо. «Батюшки! Где же я столько кузнечиков найду? Задолжал птицам, а чем расплачиваться буду? Может, кошку попросить? А что я – кошке? Бесконечный порочный круг. И буду я заклёван разгневанными птицами в летнем картофельном поле», – думал Фёдор, а Надежда Васильевна удивлялась – никогда она не видела такую огромную стаю, и никогда не была свидетелем того, что эти птицы ели картофельных жуков. Как часто мы не видим очевидного! Кто лишает нас этого зрения? Надежда решила, что птицы были голодны, и никак не связала чистоту своих грядок с маленькой человеческой фигуркой на другом конце поля. А Фёдор уже искал, куда он будет собирать кузнечиков. Он снял майку, сделал из неё мешок и сел в траву, где стрекотание, как ему показалось, было громче. Ловить кузнечиков оказалось делом трудным, но более увлекательным, и через несколько часов, Фёдор насобирал их достаточно. Надежда Васильевна увидела ещё более странную картину: Фёдор стоял на середине поля с майкой-кульком в руке. С правой стороны леса опять образовалась темнота. Она приблизилась, аккуратно и медленно кружась, слетела вниз, прямо на Фёдора. Птицы сидели у него на голове, на плечах, на согнутых локтях, они устроились и на земле бежевым ковром в чёрную крапинку. Фёдор положил майку на землю, развязал её, и дивизия кузнечиков была быстро съедена. Он не заметил, хватило ли всем. После этой процедуры птицы, как по команде, разом взлетели и направились к лесу.

– Я ничего не помню! – кричал Фёдор и плакал, – я не помню, жил ли я, не помню запахов лета, не помню, предавал ли, подличал, хоронил ли близких, и были ли у меня близкие. Я ничего не помню! Умел ли я смеяться? Родились ли у меня дети? Я не помню, был ли я с женщиной. Кому или чему был верным? Кого спас? Кого загубил? – Фёдор тихо рыдал у Надежды на плече. Она гладила его по спине и шептала:

– Всё хорошо, Федечка, всё вспомнишь, вот увидишь, обязательно вспомнишь.

– Я не знаю даже собственного имени.

– Узнаешь имя.

– Чем вы занимались с мужем? Какая у вас профессия? Дело жизни? У вас есть дети?

– На пенсии мы. В прошлом – учителя. Я литературу преподавала, а муж – историю.

– Что с нами делает жизнь? Что делает?

– Растит, Федя, растит. Есть у нас двое детей. Дети уже взрослые. Сын твоего возраста, дочь помладше, оба в городе живут.

– Навещают?

– Дочь чаще приезжает. Сын… – она вздохнула, – бывает реже. Пойдём обедать.

– А у вас в семье, выходит, муж – на кухне?

– Я утром ухожу в огород, а он кормит животных, чистит в сараях и готовит.

– А что на обед?

Иван Кузьмич стоял во дворе, курил папиросу и смотрел на облака. Он не замечал зелёную гусеницу, которая спустилась с груши ему на шляпу и ещё не понимала, что ей делать дальше. Он был рад огородникам, хорошему дню, папиросе, тому, что к обеду уже много сделал и успел проводить вдаль уже не одну вереницу облаков. Обедали куриным супом со свежей зеленью, кусками мяса ещё недавно бегающего молодого петуха, картофелем и макаронами. Тарелки были внушительные, глубокие. После непродолжительного молчания все принялись за еду и лицо Фёдора вновь озарилось. Улыбка всплыла к нему на лицо, предваряя жевки и глотки.

– Ну что, – спросил Кузьмич, – не к столу сказано, – как трудовые успехи?

– Всё хорошо, ответил Фёдор, – жуков склевали птицы.

Иван Кузьмич громко захохотал, оценив юмор Фёдора:

– Как думаешь, Надя, по осени нам с тобой картошку кроты выкопают?

– Выкопать, они, может, и выкопают, но по мешкам сложить не смогут и в погреб перенести тоже, всё равно нагибаться придётся.

– А почему вы приняли меня? Может, я разбойник какой?

– Мы со Степаном отработали эту версию. На разбойника ты не похож. Мы их по запаху различаем. От разбойника пахнет зверем.

– А от меня не пахнет?

– Когда мыли тебя – не почувствовали.

– Вы вот всё шутите, а вдруг я вспомню что-то такое…