Подкидыш (СИ)

По-глупому боясь, что тонкая светлая кожа окажется чересчур холодной, он не может дотронуться. Чувствует, как в носу начинает щипать, а в груди сердце стискивает так, что взвыть хочется, и…

Он знает, что Локи жив. Аппаратура, пищащая и пиликающая вокруг него, не даст в этом усомниться. Но его лицо такое пустое… В нём нет ни умиротворения, будто во время сна, ни расслабленности.

Оно просто бледное и пустое. Мёртвое.

Сглотнув ком в горле, Тор медленно касается подушечками пальцев сначала ногтей, затем кожи. Ладонь Локи, оказавшись в его руках, кажется невесомой, ужасно хрупкой. Парень прижимается к её центру губами и зажмуривается. По его щекам стекают слёзы.

— Я не уйду, слышишь?.. Никуда не уйду… — он пытается бороться с прорывающимися рыданиями и прижимается лбом к холодным пальцам.

Тор просто не верит, не хочет верить, что может потерять его так просто. Он уже не знает, не помнит, каково это не думать о Локи, не чувствовать его рядом…

Даже находясь в ссоре, будучи полностью игнорируемым, Тор чувствовал себя лучше, чем сейчас. Всегда чувствовал себя лучше, чем сидя рядом с его постелью, держа его за руку и просто не видя, не находя совершенно никакого отклика.

Тор сквозь слёзы смотрит на него, целует его пальцы/ладонь/запястье, а затем шепчет:

— Я никуда не уйду, только… Только и ты не уходи, ладно?..

В ответ раздаётся лишь равномерный писк. Тор жмурится до белых пятен под веками и пытается убедить себя, что сможет выдержать это. Всё это. Всё то, что происходит.

В ту ночь он так и засыпает рядом с ним. Ни на миг не выпускает его руку.

+++

Самым первым приходит слух. Звук пищащих приборов вклинивается в сознание, прокручиваясь, будто бур в толщине льда.

Звучит неприятно.

Потом приходит осознание. Жизнь всё ещё его, жизнь всё ещё у него в руках. Однако, зрение, дыхание… Всё это сейчас неважно.

Локи вспоминает, что сделал, довольно мгновенно, понимает, до чего докатился, примерно так же.

Самоубийство. Самоубийство на почве безосновательного страха того, кто уже мёртв. Кто мёртв уже несколько недель кряду. И…

Он невесомо вдыхает глубже. Ударил бы себя, да рука такая свинцовая, что поднять её — подвиг. Поэтому он действует без рук.

И… Самоубийство?!

Нет, подожди, ты же не серьезно?.. В плане… Что это было вообще, парень? Ты отстаивал эту грёбанную жизнь, отстаивал эту грёбанную свободу, одиннадцать лет и… И что?!

Даже не одиннадцать. Все семнадцать.

А сейчас что? Что ты сделал вообще?!

Передозировка. Наркотиками.

Отлично. После пары лет перерыва передозировка — это как раз то, что нужно. Именно.

Так же проще, да?! Так же веселее! Ну, и плевать, что теперь половина твоих органов могут просто отказать! Плевать, что ты не то, чтобы мог не очнуться вовсе, но мог очнуться слепым! Или глухим!

Какая разница, ведь наркотики это же так весело!

Он жмурится, непослушными руками/пальцами сдирая кислородную маску. Не хочет этого, но всё же вспоминает тех, кто был вместе с ним в реабилитационном центре…

Тогда все больные делились для него на две категории. «Возможные» и «невозможные».

«Возможными» были те, кто мог разговаривать. Не имело значения, застал ли их паралич или Альцгеймер, если они могли разговаривать, значит, ещё могли хоть как-то функционировать.

«Невозможные»… Почти все жёсткие передозники. Неоднократные. С частичным или полным нарушением когнитивных функций мозга, в частности коры больших полушарий, и застопорившейся или же ухудшающейся отсталостью.

Разлепив тяжёлые веки, Локи садится, подтягивается на слабых руках выше. Пульс подскакивает, пищание учащается.

Он откидывается на подушки, трёт лицо и делает глубокие вдохи. С каждой минутой тело подчиняется ему всё лучше, и это не может не внушать надежды на более-менее хорошее завершение…

Не тратя времени попусту, мальчишка пытается активировать свой мозг, пытается вспомнить языки/основы математики или физики/последнюю прочитанную книгу. Хоть и со скрипом, у него всё же получается. Значит, не безнадёжен.

«Возможен», так сказать.

Пара повторений, время, покой… Он восстановится. Всё будет в порядке.

Глаза увлажняются, Локи зло трёт их и мотает головой. Как он только… Как только мог позволить себе!..

Он просто испугался. Не заметил, как достиг наивысшей точки тревожности. Не заметил, как сознание спуталось.

Не учёл того, что Лафей мёртв.

И во многом также действительно виновата эта его неуёмная гордость. Вот посмотрите, я такой сильный, мой отец сдох, я успел отсидеть небольшой срок, я потерял смысл в жизни, да и себя самого тоже, но… Я такой сильный, что вы все идёте нахрен, а я справлюсь и один.

Что ж. Доигрался. Ничего удивительного.

Он вздыхает, сглатывает и тянется к заботливо оставленному стакану с водой, что на тумбочке. Мельком разглядывает просторную одиночную палату.

Похоже, Фригга отвалила немало денег за то, чтобы его сюда всунули. Лично по его мнению, такого идиота, который готов выбросить всё отвоёванное просто так, «ширнувшись» ради «забавы», спасать не стоило. И помещать в дорогую палату тоже.