Подлец

Митюшин был скандалист и пьяница. Он черт знает что мог натворить-- этак с бухты-барахты. Бесстрашный человек. И, помнится, рассказывали о каком-то его приятеле, что он, в пику почтовому ведомству, бросал зажженные спички в почтовый ящик. И говорили, что у этого приятеля прегнусная фамилия. Так что вполне возможно, что это был Гнушке. А, собственно говоря, Антоны Петрович зашел к Митюшину просто так, чтобы спокойно посидеть, может быть, даже поспать у него, а то дома было слишком тошно. И ни с того, ни с сего... Нет, конечно, Берга полагается убить, но сначала нужно было хорошенько все продумать и, если выбирать секундантов, то уж, во всяком случае, порядочных людей, В общем, вышло безобразие, Все вышло безобразно. Начиная с перчатки и кончая пепельницей. Но теперь, конечно, ничего не поделаешь, нужно эту чашу испить до дна...

Он пошарил под диваном, куда закатились часы. Одиннадцать. Митюшин и Гнушке уже побывали у Берга. Вдруг какая-то приятная мысль проскользнула среди других, растолкала их, пропала опять. Что это было? Ага, конечно! Ведь они были пьяны вчера, и он был пьян. Они, вероятно, проспали, а потом очухались, подумали: вздор, так спьяну болтал. Но приятная мысль скользнула и исчезла. Все равно, дело начато, вчерашнее придется им повторить. Странно все же, что они до сих пор не показались. Дуэль. Здорово это звучит: дуэль. У меня дуэль. Я стреляюсь. Поединок. Дуэль. "Дуэль" -- лучше. Он встал, заметил, что штаны страшно измяты. Пепельница была убрана. Очевидно, Эльсбет заходила, пока он спал. Как это неловко. Нужно пойти посмотреть, что делается в спальне. О жене он забыл, он должен забыть. Жены нет. Жены никогда не было. Все это прошло. Антон Петрович глубоко вздохнул и открыл дверь спальни. В углу стояла горничная и совала мятую газетную бумагу в мусорную корзину.

-- Принесите мне, пожалуйста, кофе,-- сказал он и подошел к туалетному столу. На нем лежал конверт: его имя, почерк Тани. Рядом валялись его щетка, гребенка, кисточка для бритья, безобразная жохлая перчатка, Антон Петрович вскрыл конверт. Сто марок и больше ничего. Он повертел бумажку в руке, не зная, что с ней делать.

-- Эльсбет...

Горничная подошла, подозрительно на него поглядывая.

-- Вот, возьмите. Вас так беспокоили ночью, и потом всякие другие неприятности... Возьмите же.

-- Сто марок? -- шепнула горничная и вдруг побагровела. Бог весть, что пронеслось у нее в голове, но она грохнула корзиной об пол и крикнула: -- Нет! Меня подкупить нельзя, я честная. Подождите, я еще всем скажу, что вы хотели меня подкупить. Нет! В этом сумасшедшем доме...-- И она вышла, стукнув дверью.

-- Что с ней? Господи, что с ней? -- растерянно залепетал Антон Петрович и, быстро шагнув к двери, завопил горничной вслед:-- Убирайтесь вон сию минуту, убирайтесь из дому!..

"Третьего человека выгоняю,-- подумал он, дрожа всем телом.-- И кофе теперь никто мне не даст".

Затем он долго мылся, переодевался, долго сидел в кафе напротив, посматривая в окно, не идут ли Митюшин и Гнушке. В городе у него была уйма дел, но делами он не мог заниматься. Дуэль. Красивое слово.

Около четырех к нему зашла Наташа, Танина сестра. Она едва могла говорить от волненья, и Антон Петрович похаживал туда-сюда и поглаживал мебель. Таня к ней ночью приехала в страшном состоянии. В невообразимом состоянии. Антону Петровичу вдруг показалось странным, что он с Наташей на ты. Ведь он больше теперь не женат на ее сестре.

"Я буду выдавать ей столько-то и столько-то",-- говорил он, стараясь так, чтобы голос не срывался. "Дело не в деньгах,-- отвечала Наташа, сидя в кресле и раскачивая ногою в блестящем чулке.-- Дело в том, что это все сплошной ужас. Это ад какой-то". "Спасибо, что зашла, как-нибудь еще поговорим, но сейчас я очень занят",-- сказал Антон Петрович. Провожая ее до двери, он уронил (ему казалось, по крайней мере, что он "уронил"): "У меня с ним дуэль". Наташины губы задрожали, она быстро поцеловала его в щеку и вышла. Странно, что она не стала его умолять не драться. Собственно говоря, она должна была бы умолять его не драться. В наши дни никто не дерется. У нее те же духи, как... У кого? Нет, нет, он никогда не был женат.

А через некоторое время, так около семи, явились Митюшин и Гнушке. Они были мрачны. Гнушке сдержанно поклонился и протянул запечатанный конверт конторского вида. "Я получил твое глупейшее и грубейшее послание...-- У Антона Петровича выпал монокль, он вдавил его снова.-- Мне тебя очень жаль, но раз уж ты взял такой тон, то я не могу не принять вызова. Секунданты у тебя довольно дрянные. Берг ". У Антона Петровича появилась неприятная сухость во рту,-- и опять эта дурацкая дрожь в ногах... -- Ах, садитесь же,-- сказал он, и сам сел первый. Гнушке утонул в кресле, спохватился и сел на кончик. - Он пренахальный господин,-- с чувством проговорил Митюшин.-- Представь себе, он все время смеялся, так что я ему чуть не заехал в зубы. Гнушке кашлянул и сказал:

-- Одно могу вам посоветовать; цельтесь хорошо, потому что он тоже будет хорошо целиться.