Подлетыши

Плотнички подобрались избалованные, привередливые: видят, что кроме них больше некого нанять строить, требовали у хозяйки деньги вперед. Когда мать Ильи отказала им в ежедневных выдачах, плотнички сели на катер и умчались в город. Хотя оставалось всего-то пару венцов поднять да стропила сростить и — крышу крой.

Одна сторона деревенских ликовала: шабашники больше носа не покажут в Голубичную, выходит, гнить срубу на дождях. Да и разошлись по домам. Больше смотреть не на что.

— Как бы не так, едрена мать! — возмутилась другая сторона. Взяла да вызвала из леспромхоза своих сыновей, родственников и явилась к Дегтяревым.

— Готовь, хозяюшка, застолье, — сказали односельчане матери Ильи, — а мы тем временем топориками потюкаем, бревнышки постругаем…

К полудню вся деревня сошлась у Дегтяревых. Другое бревно четверо бы подняли, но его подхватывали десять человек. И столько наработали за день, что наемным плотниками за неделю бы не осилить. Обед приготовила Надежда на славу, к тому же соседи понанесли всякой всячины. На крутояре реки сбили из досок столы. И отпраздновали постройку сруба. Слезы радости видел тогда Илья на глазах у матери. И, наверно, никогда так хорошо, сердечно она не пела песни.

На склоне сопки бревенчатая избушка, рядом беседка — красный с белыми крапинками мухомор. Беседку обвивали усохшие к зиме, голые лианы амурского винограда, лимонника. На тропинке стоял смехотворный леший, вырубленный из бархатной чурки. Илья ждал: вот-вот выглянут из избушки препотешный старичок с приветливой старушкой и попотчуют гостей холодной медовухой. Пасеку сделала сказочной тоже мать Ильи.

Отец оставил метеостанцию: на охоте помял медведь. Выучился Степан на пчеловода. Мать у него была помощницей.

Среди поляны, под молодыми липами, стояли на крылышках пустые ульи. Точок напоминал Илье поселение карликов, до крыш занесенное снегом.

Они зашли в избушку. Тепло натоплена печка — и никого. Потом за низкой дверью, обитой козьей шкурой, заскрипел снег и ввалился бородатым, кряжистым лешим отец.

— Ба! Княгиня терема пожаловала. С ней и замполит прибыл.

Илья не понял: искренне или наигранно радовался отец. Загоношился вокруг стола, чему-то загадочно посмеиваясь, собрал холостяцкую, задубевшую от копоти посуду, унес за печку.

— Ну, чего ты засуетился, — недовольно сказала ему Надежда Алексеевна, — будто времени у тебя не было прибраться.

— Не ради тебя стараюсь, — пробубнил пасечник. — Я теперь, сын, прописался в тайге на постоянное жительство, — и пчеловод с обидой глянул на жену. — Раз ты замполит, должен по справедливости разобраться. Это ли жизнь?.. Наработаюсь, как черт, прихожу в свой терем, до княгини. А вокруг терема и внутри его приезжие бродят толпами — поклонники ее талантов, значит, — кивнул на Надежду Алексеевну. — Меня в упор не видят, еще и пихнут, где помешаю дак: куда прешь, мол, в богатые палаты, старый затрапезный хрыч. Пасечник негожий в тереме — атмосферу портит. Прошу княгиню, — опять обидчивый кивок на жену, — сажай меня при гостях в угол заместо статуи…

— Задумала я мельницу ставить на ручье. — Сняв тужурку, Надежда Алексеевна поставила на плиту чайник, пошуровала кочергой в печке. — Уж и ветряк смастерила. Назначаю тебя, Степан Петрович, на должность мельника!

Илья послушал родительскую — сплошь на иронии — перепалку, затем вышел. Взялся он колоть дрова и вспугнул из кустов яблони-дичка двух рябчиков — это и послужило ему поводом подольше не заглядывать в избу. Он снял с гвоздя в сенцах дробовик, нашарил на полке в картонной коробке патроны и побрел глубоким снегом искать рябчиков. Когда вернулся назад, безнадежно потеряв в чаще птиц, мать с отцом сидели рядом, озабоченные и, наверно, говорили об Илье, потому что, едва он отворил дверь, они замолчали. Мать сразу стала собирать обед, отец побежал в амбар, принес белый язык сот с засахаренным медом.

— Отведай, сын! — поставил миску перед Ильей; опять в голосе отца послышались жалобные, напускные нотки: — Женись немедленно да вези мне внучку. Я бы у мельницы посиживал и внучку нянчил, про тайгу ей рассказывал… Кому я нужен теперь, только внукам… — он с укором глянул на жену.

Глава двенадцатая

Как-то слышит Дегтярев за дверью кабинета уже знакомое покашливание. И заходят к нему Демьян Васильевич с Петей Гомозовым. Петя мнет лацканы темно-синего пиджака.