Я пропахала собой несколько метров: этакое приземление боинга с характерной полосой. Было б у меня шасси, уже бы отвалилось напрочь.
«Хозяйка!» — быстро развернувшись, окликнул меня Рау, взволнованно подбегая к месту моего крушения.
Вытащив мордюльню из снега, мне теперь осталось только отплёвываться. Бе!.. Шапка с меня слетела, коса намокла, бок болел. Здорово! Я гений побега! В следующий раз лучше буду тайный подкоп делать из терема, это безопаснее.
«Прости! Прости! Ты цела? Ничего не сломалось?», — тут же накинулся на меня с вопросами соучастник побега, как только я подняла на него глаза. Снег рядом со мной так и шебуршал от того, как этот рослый волчара на нём пританцовывал. «Ты поранилась? Я слышал люди женского пола очень хрупкие. Цела, или нет?» — совсем уже разнервничался он, обнюхивая меня так, что едва не касался носом моего лица.
— Живая, — буркнула я, усаживаясь в сугробе на пятую точку и потирая место ушиба.
От паникующего Рау мне снова было не по себе. Этот молодой форкош своей странной реакцией на всё подряд заставлял чувствовать меня злобной стервой. Я ведь уверена, что веду себя правильно, а как только он появляется — начинаю думать, что совеем всё неверно.
Вот ведь, он, вроде как, помог мне сбежать, согласился, а мне почему-то за это стыдно. Может, потому что я как бы воспользовалась своим положением? Но ведь он сам предложил!
«Держись! Я сейчас сбегаю за Головешкой!» — выдал он, не поверив в то, что со мной всё нормально, и готовый сорваться с места обратно к терему.
«Эй, нет! Не надо!» — испугавшись, тут же мысленно заголосила я. А заодно и руками замотала. «Цела я, цела! Не надо никого звать, помоги подняться лучше».
Только я попросила, как тут же оказалась в воздухе на добрых полметра над землёй, причём как была полусидя. Надо думать, что если бы я лежала, а не сидела, он бы меня так плашмя и приподнял. Феноменальное послушание. А взгляд какой чистый, незамутненный, доверчивый, ну, чисто дитя невинное, только с клыками и в два раза больше меня.
«А ты не мог бы меня поставить», — поглазев по сторонам, попросила я.
Чёрт! Полегче! Я чуть не переломилась, когда он меня, как игрушку, крутанул. Чёртяка!
«Ты точно не пострадала?» — внимательно приглядываясь ко мне, вновь спросил форкош, опять же старательно заглядывая в глаза, пока я всячески пыталась отряхнуться от снега.
«Конечно. Из-за такой ерунды я не умру. Не такая я уж и хрупкая», — возмутилась я.
Что это ещё разговоры про хрупкость. Да я в деревне ребёнком бабушке воду из колонки таскать помогала и не обломилась. Я ж это… И в баню горящую войду и коня на скаку!.. А, нет, коня вряд ли, тем более, их тут нет. Но всё равно ого-го. А баню… Ну, зачем же ей гореть, там и так жарко, что не всякий выдержит.
«Ты не можешь знать. Прошло столько сотен лет. Я не хочу, чтобы ты умерла, Хозяйка», — не поверил Рау, продолжая переминаться рядом и осторожно принюхиваться.
«Я и не стану! Вот ещё!» — возмутилась я.
Рано ты меня хоронишь, рано. Меня, вон, сколько мариновало непонятно в каком времени, прежде чем тут выкинуть, и ничего, живая, бегаю, влюбляюсь.
«Тогда?.. Сядешь на меня снова?» — по-детски невинно удивился Рау.
«Нет, давай я рядом пойду лучше», — предложила я, потому что снова отбивать о него бока мне не хотелось. «Всё равно нас никто не преследует. Почему, кстати, не знаешь?» — спросила я у него первое, что пришло на ум.
А сама при этом так осторожно, бочком к нему подстраиваясь, чтобы идти рядом, и, если что, можно было за него ухватиться. Рау вроде как был совсем не против, даже сам подставил бок, так что моя рука почти касалась его шерсти.
«А зачем? Я же тебя не ворую, а исполняю твою волю», — глянув на меня с удивлением, прокомментировал форкош.
«Но я сбежала».
«Ты не можешь сбежать, весь этот мир — твой дом!» — покачав башкой, выдал он с серьёзным видом.
И даже будто бы слегка оскорбился от моего непонимания. Хотя в этом случае я бы с ним ещё как поспорила, потому что свободы я пока что-то не очень почувствовала в этом доме, уж слишком сильна опека, в чём-то даже похлеще, чем под присмотром моего отца.
Вспомнив о папе, я тут же загрустила. Нет, нельзя поддаваться грусти, а то опять раскисну, и тогда из меня вообще, что угодно сделать можно.
Напомнив себе, что лучшая защита — это нападение, я тут же огласила одну из самых занимательных для меня тем.
«А почему тогда мне нельзя жить в избушке с Кижумом?»
«Потому что это гостевое жильё, он — человек-мужчина, а ты не под его опекой».
Я подняла палец правой руки, собираясь кое-что прояснить по этому поводу, но тут же заткнулась. Что я могу ему предъявить ещё, если, в конечном итоге, он всё равно прав, это не мой мир, точнее, не моё время, а, значит, я могу либо приспособиться, научиться жить по их законам, либо вообще ничего не добьюсь.