Подлянка

Думаю, мне нет необходимости переводить это, потому что вы не такие кретины, чтобы не знать современного алабанского языка. В папке действительно лежат просьбы о выдаче въездной визы. К каждому формуляру приколота фотография просителя, его жены, детей, родителей, друзей, исповедника и соседей по лестничной площадке. Можно прочитать его имя, адрес, дату рождения, номер паспорта, водительских прав, билета члена рыболовного общества и так далее. Все прошения упорно перечеркивает огромный красный штамп: «Tuladanlk-Hu», что, напоминаю безграмотным, означает «Отказать». По-моему, туристы в Алабании большая редкость.

Просматриваю другие папки. Везде одно и то же. Люди просят въездные визы, хотя лучше просили бы сразу выездные, это сэкономило бы им время. По большей части это мучимые ностальгией алабанские эмигранты, которые хотят умереть на родине. Но в этой последней радости им отказано, поскольку в сей прекрасной стране пули большой дефицит и их берегут для постоянных жителей. Мои поиски оказываются безрезультатными, но вы же знаете, до какой степени скрупулезен ваш Сан-Антонио. Я просматриваю папки одну за другой, вглядываясь во все фотографии, которые в них вложены, читая все карточки. Я их просмотрел уже штук пятьдесят с лишним, когда мои глаза вдруг округляются, рот раскрывается, ноздри раздуваются, волосы поднимаются дыбом, а сердце начинает сильно колотиться. Что же вызвало эту цепную реакцию? Догадываюсь, что вы мне не поверите. Вы станете говорить, что я завираюсь, что у меня поехала крыша... Так что я не стану рассказывать вам о моей находке. Пардон? Вы говорите, что это нечестно?.. Может быть, вы и правы. Ладно, скажу, но предупреждаю сразу: недоверчивых превращу в зубную пасту. Я нашел фотографию Пино. Признайтесь, у вас произошло короткое замыкание в спинном мозге. Вы такого не ожидали, да? И знаете, в какой компании я нахожу Пинюша? В обществе очаровательной молодой брюнетки с косой, одетой в белую блузку. Красотку зовут Япакса Данлхавви. Она дипломированный секретарь-машинистка.

Я складываю досье вчетверо и сую в карман. Когда заканчиваю, слышу голос:

– Поднимите руки, пожалуйста!

Голос сладкий, но в предложении есть что-то неприятное. Оборачиваюсь. Высокий тип с бледным лицом и редкими волосами потрясает двумя крупнокалиберными револьверами. Если месье держит в каждой руке по пушке, это значит, что он не собирается ни шутить, ни лечить вас от икоты. Парень в одной рубашке (кстати, сильно мятой), которая засунута в штаны. Возможно, месье спал в соседней комнате, хотя в консульстве есть только помещения, называемые рабочими, и – вот непруха! – спал вполглаза. Теперь он смотрит на меня глазами двух пушек калибра одиннадцать тридцать семь! Когда в вас стреляют из таких штук, вы становитесь похожи на дуршлаг! Если у моего собеседника начнется судорога указательного пальца, историки смогут дописать в моей биографии последнюю главу.

Я поднимаю руки.

– Простите, что разбудил вас, – извиняюсь я.

– Не имеет значения. У меня очень легкий сон, – отвечает вошедший и вдруг кричит: – Клохтза!

Через секунду дверь в холл открывается, и на сцену выходит здоровенный малый метра в три ростом. По-моему, консульство очень густо населено. У вновь пришедшего волосы спускаются до середины спины, на курносой роже огромные брови и усы, заставившие бы сдохнуть от зависти самого Версингеторикса.

Человек с револьверами бросает ему приказ, амбал подходит ко мне, и его тень кажется мне здоровее Гималаев. Он не очень симпатичен. Если он на меня чихнет, мой черепок разлетится на кусочки.

Он делает лучше: не чихает, а отвешивает мне удар кулаком по портрету. Я называю это кулаком, хотя правильнее было бы назвать кувалдой. У меня возникает ясное чувство, что меня поцеловал локомотив. Если не произошло чуда, то моя голова должна была отлететь в соседнюю комнату. Я падаю на пол, однако, несмотря на силу удара, не теряю сознания. Мои мозги начинают быстро крутиться, и нет возможности остановить их.

В головокружительном тумане я вижу, что месье Эверест наклоняется ко мне, поднимает, как старый носок, швыряет на ручку кресла и сует свою лапищу в карманы моих шмоток, чтобы очистить их от содержимого. Он извлекает мою пушку и лопатник и протягивает добычу стрелку.

Головокружение сбавляет обороты, и я начинаю видеть чуть яснее. Алабанский Кинг-Конг наблюдает за мной из-под своих кустистых бровей. Никак не могу отделаться от мысли, что этого парня вскормили молоком Монблана! Его даже не охватишь взглядом.

Пока он смотрит на меня, его товарищ, спрятав одну из своих пушек, изучает мои бумаги. То, что я полицейский, не производит на него ни малейшего впечатления. Он подходит к столу, поворачивает телефон к себе диском и набирает номер. На том конце долго звучат гудки, прежде чем кто-то решает снять трубку. Наконец сонный мужской голос ворчит:

– Халлу! (что по-алабански означает «алло»).

Человек с револьверами выдает тираду обо мне.