Подлинная история Константина Левина

[о]:«Избавиться от того, что беспокоит», – повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого мужа и худую жену, она поняла, что болезненная жена считает себя непонятою женщиной и муж обманывает ее и поддерживает в ней это мнение о себе. Анна как будто видела их историю и все закоулки их души, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего не было, и она продолжала свою мысль.

«Да, очень беспокоит меня, и на то дан разум, чтоб избавиться; стало быть, надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда смотреть больше не на что, когда гадко смотреть на все это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Все неправда, все ложь, все обман, все зло!..»

Разными путями, через грех и добродетель, два главных героя романа приходят, в сущности, к одной и той же мысли и задают себе один и тот же вопрос: «ЗАЧЕМ?» «Зачем жить, если в мире нет любви», – думает Анна и бросается под поезд. «Зачем жить, если я умру», – думает Левин и продолжает жить.

И если Левин – это проекция Толстого, то Левина ждет своя станция. Может, с другим названием.

Скажем – Астапово.

P.S. После написания и публикации «Анны Карениной» с Толстым происходит духовный переворот. Он отказывается от своего прежнего творчества, в том числе от «Анны Карениной», и некоторое время не пишет ничего художественного. Его первое крупное произведение, созданное в 1878 году, – философско-религиозное эссе «Исповедь». По сути, «Исповедь» – продолжение открытого финала восьмой части «Анны Карениной». Это и есть подлинная история внутренней жизни Константина Левина.

[о]: Пускай я, выпавший птенец, лежу на спине, пищу в высокой траве, но я пищу оттого, что знаю, что меня в себе выносила мать, высиживала, грела, кормила, любила. Где она, эта мать? Если забросили меня, то кто же забросил? («Исповедь»).

Эти слова должен был бы написать Константин Дмитриевич Левин, уже за пределами романа… Если бы Левин был не только хороший помещик и муж Кити, но, по выражению Фета, поэт.

Приложение. Лев Толстой. Исповедь

I

Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. Меня учили ей и с детства и во все время моего отрочества и юности. Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили.

Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно, а имел только доверие к тому, чему меня учили, и к тому, что исповедовали передо мной большие; но доверие это было очень шатко.

Помню, что, когда мне было лет одиннадцать, один мальчик, давно умерший, Володинька М., учившийся в гимназии, придя к нам на воскресенье, как последнюю новинку объявил нам открытие, сделанное в гимназии. Открытие состояло в том, что бога нет и что все, чему нас учат, одни выдумки (это было в 1838 году). Помню, как старшие братья заинтересовались этою новостью, позвали и меня на совет. Мы все, помню, очень оживились и приняли это известие как что-то очень занимательное и весьма возможное.

Помню еще, что, когда старший мой брат Дмитрий, будучи в университете, вдруг, с свойственною его натуре страстностью, предался вере и стал ходить ко всем службам, поститься, вести чистую и нравственную жизнь, то мы все, и даже старшие, не переставая поднимали его на смех и прозвали почему-то Ноем. Помню, Мусин-Пушкин, бывший тогда попечителем Казанского университета, звавший нас к себе танцевать, насмешливо уговаривал отказывавшегося брата тем, что и Давид плясал пред ковчегом. Я сочувствовал тогда этим шуткам старших и выводил из них заключение о том, что учить катехизис надо, ходить в церковь надо, но слишком серьезно всего этого принимать не следует. Помню еще, что я очень молодым читал Вольтера, и насмешки его не только не возмущали, но очень веселили меня.