Подлинная история «Майора Вихря»

Действительно, можно ли считать «боем» эту в полном смысле слова формальную перестрелку? Хотя, как свидетельствует опыт, в несколько иных обстоятельствах кое для кого одного такого «боя» было бы вполне достаточно, чтобы считаться ветераном войны со всеми вытекающими отсюда льготами.

Итак, перестрелка быстро закончилась, окружённые польские солдаты побросали оружие, советские санитары оказали медицинскую помощь раненым, которых после этого отправили в лазарет, а всех остальных построили в одну колонну и под небольшим конвоем повели в наскоро оборудованный полевой лагерь для военнопленных.

Что можно рассказать о пребывании в подобном лагере? Ничего интересного. Алексей Николаевич запомнил только один эпизод.

«Два еврейчика, как я говорил, у меня были, ну мы все вместе в плен и попали, — усмехается он. — И очень скоро один из них пропал — нет его, как не бывало! Вдруг, на второй день, что ли, я вижу, что этот мой подчинённый уже стоит за забором. Он меня первым заметил, кричит: «Ботян! Хочешь хлеба?» — и бросает мне кусок хлеба из-за забора… Хороший человек! Но, я думаю, как же так?! Только что в плен вместе попали, оба мы польские военнослужащие, а он уже там ходит? Русского языка он точно не знал, ничем особым не выделялся — как же это?! А потом я всё понял. Подошёл к входу и вижу, что там, у ворот, стоит красноармеец той же национальности, с треугольничками на петлицах — сержант, значит. Вот как они друг другу помогают! Позавидовать можно! Нам бы так!»

Некоторое время пленные польские военнослужащие сидели в лагере, а потом их стали отправлять, как предполагали солдаты, в Советский Союз. Хотя куда именно, никому известно не было, но тут же пронёсся слух, что всех посылают в Сибирь… Сначала от лагеря шли пешком, колонной, потом на какой-то железнодорожной станции пленных стали усаживать в теплушки. При этом, как заметил Ботян, охрана была минимальной. Один красноармеец с винтовкой дежурил у дверей, другой находился где-то в конце вагона. Вскоре так и поехали.

«Э-э-э! — подумал Алексей. — Как-то бы бежать надо!» Перспектива убирать снег в Сибири его явно не привлекала — ведь повезли действительно на восток, что он понял по тому, как светила луна.

Мысль работала мгновенно и очень чётко; хитрости ему было не занимать. Дождавшись, когда поезд замедлил ход на очередном подъёме, Ботян подошёл к часовому у дверей, сказал негромко, испуганно оглядываясь в темноту вагона: «Солдатик, там дерутся! Успокой их! Пожалуйста!» Вид маленького польского солдата, говорившего по-русски, вызывал доверие, а потому встревоженный красноармеец сразу отошёл от двери, пошёл вглубь вагона; но только лишь он отвернулся от Алексея, как тот ловко выпрыгнул из вагона, каким-то чудом сумел удержаться на ногах и стремительно бросился в кусты, опасаясь, что могут стрелять вслед. Но всё было тихо. Вряд ли, конечно, побег унтер-офицера остался незамеченным — скорее всего, пленные польские солдаты особого интереса для Красной армии не представляли. Одним больше — одним меньше, что с того?

Пройдя километров пять — семь, он дошёл до какой-то станции. Спросил у железнодорожника, когда пойдёт поезд на Барановичи. «Садитесь скорее, сейчас пойдёт!» — махнул тот рукой в сторону состава, стоящего под парами. Радостный Алексей поднялся в вагон и застыл в оцепенении: большинство сидящих здесь пассажиров оказались красноармейцами. Появление польского унтера в полном, хотя и изрядно потрёпанном обмундировании для них также оказалось неожиданностью, но меньшей, а потому Ботян был тут же задержан вновь и бывший в вагоне командир поручил одному из солдат его охранять.

Однако великое дело — знание языков! Алексей не только говорил на родном белорусском языке, на государственном — польском, но ещё и свободно изъяснялся по-русски и по-украински. Немецкий язык, которому выучил его отец, тут, конечно, был не в счёт, в данный момент его вообще следовало забыть напрочь. А ведь известно, что человек, знающий твой родной язык, обычно вызывает доверие — вот и красноармейцы, такие же простые деревенские парни, как он сам, совсем скоро считали его за своего, охотно с ним разговаривали по-русски, дали чего-то перекусить.

Так что когда унтер сказал своему конвоиру: «Я схожу, водички напьюсь…», это не вызвало никакого подозрения. Ну а дальше — снова прыжок из поезда в ночную тьму.

На следующий день Алексей был дома. Нельзя не сказать, что в деревню он прибыл достойно, в полном своём солдатском обмундировании, с нашивками капрала. Мог бы, наверное, где-нибудь по дороге сменять мундир на штатские обноски, тогда и «приключений» было бы меньше, но какой уважающий себя «дембель» будет так позориться!

Уже дома Алексей узнал, что 28 сентября пала Варшава — её оборона продолжалась 20 дней, а 8 октября германский фюрер подписал декрет о ликвидации Польского государства… Таким образом, как тогда думалось Ботяну, и закончилась для него война.

* * *