Подлинная история РСДРП–РКПб–ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций

13 февраля Киров писал Орджоникидзе: «Вчера закончили конференцию и тем самым кончили и первоначальные работы против оппозиции. Плохо и очень плохо, что развертывается новая драка на почве невероятного местничества». Последняя фраза приоткрывает занавес над тем, что под флагом политических разногласий нередко скрывались личные амбиции, склоки и подсиживание. Сам Киров в первые недели надеялся вскоре вернуться в Баку. В конце января он делился с женой: обстоятельства «складываются так, что здесь, видимо, застряну месяцев на шесть. Ты знаешь, что я очень не хотел сюда ехать, послан вопреки моим желаниям. Говорили, что месяца на 3, теперь выходит, что едва ли удастся». И хотя работа в огромном промышленном и культурном центре затягивала своими масштабами, Сергей Миронович еще в марте не оставлял надежд на возвращение в Азербайджан. 17 марта он писал С. Орджоникидзе: «Я, брат, провалялся неделю из-за гриппа. Неделю назад был в Москве один день. Сталина застал в постели, у него тоже грипп. Сталин говорил о Баку.., спрашивал кого туда послать. Я говорю С[талину], что пока никого, по окончании договора нашего вопрос разрешится сам собой. Он посмеивается. Много говорили о нашем хозяйстве, о финансах. Очень много открывает интересного, а лучше сказать печального.

Сталин, Киров, Шверник. 1926 г.

По словам Сосо, дело определенно выправляется и несомненно, по его мнению, выправится»[480].

Вскоре вопрос о возможности отъезда Кирова из Ленинграда был снят. Ему здесь предстояло жить и работать до 1 декабря 1934 г., до дня своей гибели.

Между тем, в ходе внутрипартийных дискуссий все четче проявлялись новые, крайне опасные для будущего особенности. Теперь после идеологического осуждения следовали обязательные оргвыводы, а также отождествление руководителей партии и самой партии. Критика партийных вождей объявлялась теперь антипартийным деянием. Организационные меры пока, в первую очередь, касались рядовых участников оппозиции. Таким образом, лидеры лишались массовой поддержки. Например, Карельский обком партии запрашивал Кемский уком относительно мер к организатору РКСМ Сорокского района Антонову, который по поступившей информации является сторонником троцкистской оппозиции[481]. Начальнику ПУРа А. С. Бубнову 15 марта 1924 г. поступил рапорт на коменданта Севастопольской крепости Богданова. Он обвинялся в стремлении к расширению своих полномочий, а главное в том, что во время партийной дискуссии в конце 1923 – начале 1924 гг. «примкнул к оппозиции» и «встал во главе оппозиционных групп г. Севастополя». На этой бумаге сохранилась надпись: «т. Богданов уже снят с этой работы и переведен помощником начальника снабжения округа». Более полугода, с конца 1927 по июль 1928 г., шла секретная переписка ПУРа с руководством политуправления Черноморского флота о морском летчике Голубкове, который подозревался в том, что является «активным фракционером-троцкистом»[482]. Особенно внимательно руководство отслеживало настроения сотрудников ОГПУ. Дело в том, что на общем партсобрании центрального аппарата 19-20 декабря 1923 г. из 546 присутствовавших 367 голосовали за линию ЦК, 40 поддержали Троцкого и позиция 129 человек не была четко выражена[483]. Ф. Э. Дзержинский крайне внимательно отслеживал эти данные. И вскоре же началось удаление из ОГПУ сторонников оппозиции, особенно занимавших руководящие посты. Например, в записке Г. Г. Ягоде 23 мая 1924 г. Ф. Э. Дзержинский отметил: «Мне сегодня передали, что т. Мильнер (А. И. Мильнер – начальник Новгородского губотдела ГПУ. – Авт.) по вопросу внутрипартийной дискуссии колеблется. Если это верно, то при всей его деловитости и преданности делу – у нас держать его не стоит»[484].

Но одновременно Сталин начинал «вышибать» из руководства и оппозиционных лидеров. В этом плане, «красивая операция» была проделана с одним из руководителей Ленинграда Г. Е. Евдокимовым. Секретаря губкома партии, твердого сторонника Зиновьева, на пленуме ЦК 1 января 1926 г. было предложено избрать секретарем ЦК. Евдокимов отказывался. И тогда Сталин, играя в миролюбие, сказал: «Свыше двух месяцев у нас имеется решение Политбюро ЦК о введении ленинградца в секретариат. Но товарищи ленинградцы с этим делом не торопятся. Видимо, они не хотят иметь своего представителя в Секретариате, боятся, как бы не исчезла та отчужденность ЛК от ЦК, на которую оппозиция опирается. Поэтому надо заставить Ленинградскую оппозицию ввести своего представителя в Секретариат ЦК. Другого такого товарища, как т. Евдокимов, у нас не имеется»[485]. Смысл был понятен – вырвать Евдокимова из Ленинграда. Но уже в апреле на пленуме ЦК Евдокимов на посту секретаря ЦК был заменен верным сторонником Сталина Н. М. Шверником.