Да что там извиняться! Я просто должен ему по гроб жизни быть благодарен (833)! Открываю секрет: ведь это именно он рассказал мне всю вышеописанную историю (834), мужественно не утаив даже и крайне не выгодных для себя фактов и обстоятельств (835). Более того, заметив, что меня увлекла эта история, он снабдил меня всем необходимым справочным материалом. В частности, подарил мне рукопись рассказа "Спасибо" (бывший "Бессовестный парень") (836) со своими пометками, исправлениями и комментариями (837).
- Только напиши, - просил он. - Только напиши (838)...
Мы познакомились с ним в вагоне-ресторане пассажирского поезда "Новосибирск - Лена" (839). Он как раз получил назначение (840) в многотиражную газету одной из наших молодых ударных строек (841). Слегка поседевший, чисто выбритый, подтянутый, благоухающий "Шипром" (842) Василий Александрович изучал за свободным столиком красивое меню (843).
Все остальные места были заняты весело (844) галдящим людом (845). Командировочные (846) с пузатыми портфелями (847), здоровенные мужики (848), девчонки в расклешенных джинсах (849) - казалось, вся страна с места стронулась (850).
Извинившись, я подсел к нему. Некоторое время мы молчали.
Стучали колеса на стыках, позвякивала посуда. За окошком мелькала цветная осенняя тайга: кедры, осины, березы. Реки уж замерзали, плыла по ним белая шуга (851), хмурились угрюмые скалы, и поезд нырял в туннель, а потом опять - и свет, и леса, и перелески, избы и избушки, и новенькие кирпичные дома, ребятишки машут из окошек, и рябина, и калина, и мачты ЛЭП, и старики в черном, и сколок пустого неба там, вдали, за грачиным полем, за одиноким комбайном (852)...
- Красота-то какая! - вздохнул я (853).
- Впервые в Сибири? - оживился он (854).
- Нет, что вы! Всю жизнь здесь прожил, а до сих пор не налюбуюсь (855).
- Вот и я тоже, - засмеялся он. - Сам - коренной москвич, а сейчас меня туда и арканом не затянешь (856)...
Разговорились. Поезд плавно качало (857). У нас нашлись общие знакомые, и мы в который раз ахнули, до чего же тесен мир (858).
Принесли обедать (859). На мое предложение немного выпить "для аппетиту" Попугасов отрицательно покачал головой и, доверительно улыбаясь (860), сказал, чтобы я на него, старичка (861), не сердился, но он недавно крепко-накрепко "завязал" и приобщиться к моей "маленькой", равно как и к "большой", просто не имеет физической возможности (862).
- Видишь, старик, - сказал он, когда мы, закурив, перешли на "ты". Видишь, я сначала немного растерялся. Мы - поколение романтиков, зубры эпохи Братской ГЭС, мы вечно носились с какими-то своими идеями, мыслями, планами - пускай незрелыми, пускай несбыточными, пускай иногда никому не нужными (863). И тут вдруг, вроде, оказались не у дел (864). По крайней мере, мне лично вдруг показалось, что я окончательно вышел в тираж, что меня опередили, что жизнь тускла, плоска и неинтересна (865). А между тем страна все эти годы жила своей напряженной жизнью: строились новые поселки, закладывались новые города (866), выросло новое поколение (867). Ах, как я жестоко просчитался (868)! Это была моя личная ошибка (869), и я за нее уже полностью расплатился (870)! Но я надеюсь, что теперь, - он поднял палец (871), - я надеюсь, что теперь я наверстаю упущенное (872)! В конечном итоге у меня, у всех нас все еще впереди (873): и интересная работа, и новая стройка, и новые люди (874)... Нужно только жить, глядеть, думать.
- Разумеется, - подтвердил я (875).
Так, философствуя (876), мы и беседовали о том, о сем, задевая довольно широкий круг проблем (877). Так постепенно разговор и вышел на историю взлетов и падений Ивана Иваныча.
Так журналист и рассказал мне ее всю, идеологически правильно расставив акценты (878), дав верную оценку действиям, не утаив, как я уже говорил, даже крайне не выгодных для себя фактов и обстоятельств.
Но потом, видимо, вследствие своей невыветрившейся пока до конца привычки во всем сомневаться, вдруг засуетился:
- Ты знаешь, старик, я понимаю - Иван Иваныч, конечно, большой человек, уважаемый человек, талантливый хозяйственник, депутат, прекрасно считает цифры. Но, хотя цифры стране тоже ой как нужны (879), мне где-то как-то по большому счету все же несколько обидно...
- Ай, да брось ты, - сказал я.
- Нет, точно, - сказал задумавшийся журналист. - Что-то тут определенно не то, определенно не то (880).
- Ай, да брось ты, - сказал я.