Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Салон открывается, ее хвалят ценители, правда, многие оговариваются, что она похожа на Бастьен-Лепажа. Опять на того же Бастьена, которого она вскоре превзойдет. Она с гневом рассказывает Роберу-Флери, что ее обвиняют в том, что она не сама написала картину.

— Как можно волноваться из-за этого? Такую грязь нужно отшвыривать ногами, — успокаивает ее Тони.

Журналы наперебой просят разрешения воспроизвести картину, она всем дает согласие. Она подписывает и подписывает: воспроизводите!

«В общем, мне лестны все эти толки о моей картине. Мне завидуют, обо мне сплетничают, я что-то из себя представляю. Позвольте же мне порисоваться немножко, если мне этого хочется.

Но нет, говорю вам: разве это не ужасно, разве можно не огорчаться? Шесть лет, шесть лучших лет моей жизни я работаю, как каторжник; не вижу никого, ничем не пользуюсь в жизни! Через шесть лет я создаю хорошую вещь, и еще смеют говорить, что мне помогали! Награда за такие труды обращается в ужасную клевету!!!

Я говорю это, сидя на медвежьей шкуре, опустив руки, говорю искренно и в то же время рисуюсь…» (Запись от 17 мая 1884 года.)

Для нее все это, как, впрочем, и сама жизнь обращается в игру, она настолько заигралась, что уже и сама не понимает, что ее действительно трогает, а если бы мы знали, какую игру на самом деле она ведет в это время, то изумлению не было бы предела. В эту игру она никого не посвящает.

Умирает ее самая старая собака Пратер, она плачет, записывая об этом в дневник и тут же не может удержаться от мысли, что ее будущие читатели подумает при этом о доброте ее сердца.

Она думает о любви, как о единственной вещи, дающей счастье, забывающей забыть все горести.

«При родственных отношениях, в дружбе, в свете — везде проглядывает так или иначе какой-нибудь уголок, свойственной людям грязи: там промелькнет своекорыстнее, там глупость, там зависть, низость, несправедливость, подлость. Да и потом, лучший друг имеет свои, никому не доступные мысли, и, как говорит Мопассан, человек всегда один, потому что не может проникнуть в сокровенные мысли своего лучшего друга, стоящего прямо против него, глядящего ему в глаза и изливающего перед ним свою душу.

Ну а любовь совершает чудо слияния двух душ… Правда, любовь открывает простор иллюзиям, но что за беда? То, что представляется существующим, — существует! Это уж я вам говорю! Любовь дает возможность представить себе мир таким, каким он должен быть…»

Она записала эти слова 30 мая 1884 года, то ли проговорившись, то ли сознательно. Откуда у нее вдруг это знание любви? Почему она так уверена в своих словах? «Это я вам говорю!» Ведь еще совсем недавно она заполняла страницы стенаниями, что она ничего о любви не знает и никогда не любила? И откуда эта впервые возникшая на страницах русского издания дневника фамилия известного французского писателя Ги де Мопассана, большего любителя женщин и знатока адюльтера?

Глава двадцать шестая Чем закончился эпистолярный роман? Мария Башкирцева и Ги де Мопассан

«Милостивый государь!

Читая вас, я испытываю блаженство. Вы боготворите правду и находите в ней великую поэзию. Вы волнуете нас, рисуя столь тонкие и глубинные движения человеческой души, что мы невольно узнаем в них самих себя и начинаем любить вас чисто эгоистической любовью. Пустая фраза? Не будьте же строги! Она в основе глубоко искренна. Мне хотелось бы, конечно, сказать вам что-нибудь исключительное, захватывающее, но как это сделать? Это так трудно! Я тем более сожалею об этом, что вы достаточно выдающийся человек, чтобы внушить романтическую грезу стать доверенной вашей прекрасной души, — если только правда, что ваша душа прекрасна. Если она не прекрасна и подобные вещи вас не занимают, — то я прежде всего жалею о вас самом. Я назову вас литературным фабрикантом и пройду мимо…»