Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Красивые слова, претендующие на афористичность, а если вдуматься не более чем юношеская чушь, благоглупость. Она все время думает о Пьетро и примеряет на себя замужество, ей хочется уверить себя, что ей одежды брака совершенно не нужны.

В то же время она записывает в дневнике:

«У Пьетро и без меня есть кружок, свет, друзья, словом, — все, кроме меня, а у меня без Пьетро — ничего нет». (Запись от 19 апреля 1876 года).

Можно было бы поверить, если бы в неопубликованных записях дневника в это же самое время не возник некий граф Александр Лардерель. Сын француза и итальянки из семьи князей Сальвати, связанных родственными узами с Боргезе и Альдобрандини, звучными и известнейшими итальянскими фамилиями. Он близок к королевской семье, его сестра приходится невесткой морганатической супруге короля Виктора-Эммануила II. Не слишком высокий, сутуловатый, с кривыми ногами, он везде показывается со своей любовницей. Ему двадцать четыре года, он практически одного возраста с Пьетро, он постоянный герой светской хроники ведущих газет от Неаполя до Рима, он промотал состояние и семья недовольна им и, наконец, что самое главное, он напоминает ей герцога Гамильтона. Он полностью соответствует образу денди: ведь денди отличается тем, что у него громкое имя, блестящая жизнь, любовь к конному спорту и мотовство, как двигатель всей его жизни.

По приезде в Рим она тут же делится своим новым увлечением с Диной.

Дина поражается, как она может с таким постоянством влюбляться в подобных прожигателей жизни и распутников. Муся смеется:

«Что ты хочешь, я их обожаю, особенно Лардереля. Ах! Лардерель! Я опять в восторге от одного воспоминания об этом чудном развратнике. Пьетро — очевидное для меня существо, а тот — только тень, которая вдохновляет меня». (Неизданное, запись от 23 апреля 1876 года.)

Она ничего не скрывает от будущих читателей своего дневника, и это дает ей право записать:

«Все мемуары, все дневники, все опубликованные письма — только покрашенные измышления, предназначенные к тому, чтобы вводить в заблуждение публику. Мне же нет никакой выгоды лгать. Мне не надо ни прикрывать какого-нибудь политического акта, ни утаивать какого-нибудь преступного деяния. Никто не заботится о том, люблю ли я или не люблю, плачу или смеюсь. Моя величайшая забота состоит только в том, чтобы выражаться как можно точнее». (Запись от 19 апреля 1876 года.)

К сожалению, в контексте теперешнего текста дневника ее высказывание насквозь фальшиво, жеманно и неискренно, но ее вины, в который раз уж повторяю, в том нет. Однако если помнить, что наряду с графом Пьетро Антонелли, существует еще и развратник граф Александр Лардерель, которого она вожделеет, может быть, не меньше, если не больше, чем Пьетро, то этим словам веришь.

Но Лардереля нет рядом, а Пьетро появляется, как только они возвращаются в Рим. И тут случается то, о чем опять дневник не повествует.

«А теперь, я прошу вас, не читайте то, что я сейчас напишу. До сих пор я думала, что эта книга будет образцом морали и будет рекомендована для чтения в школах и пансионах. Послушайте, я советую вам не читать дальше, потому что вы разочаруетесь во мне, вот и всё!.. Он притянул меня к себе… не читайте, еще не поздно!.. он поцеловал меня в правую щеку… и вместо того, чтобы оттолкнуть его, я отдалась в его власть и обняла обеими руками за шею… Черт возьми!.. он положил мне голову на плечо, целуя мне шею слева и… какой ужас! Первый раз я была в объятиях мужчины. Я собрала все мои силы, а так как наши лица были чрезвычайно близки друг к другу, я приняла важное решение и поцеловала его в губы; я, которая до сих пор даже не коснулась его губами. И этот первый плечо». (Неизданное, запись от 25 апреля 1876 года.)

Всего несколько дней они пребывают в Риме и все эти дни, вечерами, рядом с ней стонет ослабевающий от страсти Пьетро: «Я вас люблю! Я вас люблю! Я вас люблю!!»

Мусе нужны веские доказательства его любви, она надеется, что он, наконец, представит ее семье, но этого не происходит. Как же так? Она-то была готова на все, она все поставила на карту, она не сделала только последнего шага, как она сама пишет в неизданном дневнике: «Я дошла только до того момента, до которого хотела дойти, и ни шагу больше».

Она зовет его в Ниццу, требует, чтобы он приехал, он клянется у ее ног.

На вокзале во время прощания она признается Пьетро, что любит его. Они расстаются, поезд трогается, бедный Пьетро остается на перроне. Уже в поезде, стоя у окна с Диной, она вдруг решает, что вернется в Рим с тетей через десять дней. А ее решения, как известно, не обсуждаются. Видимо, она чувствует, что никуда сам Пьетро не приедет, и она сама хочет его дожать.

В Ницце, когда она еще принадлежала Италии, был обычай встречать май, или поворачивать май. На улице жители вертели огромное сооружение из листьев и цветов, украшенное венецианскими фонариками. Муся сетует, что с тех пор, как город отошел к Франции, древний обычай забывается, во всем городе осталось три-четыре фонаря, под которыми танцуют жители.