Подлинные имена бесконечно малых величин

Скрипченко сдержала слово: все девушки, с которыми Нику проводил время в течение двух следующих недель – прямо в клинике, в специальной комнате, больше похожей на номер дорогого отеля, – были разными, но одинаково эффективными. После Лизы была Наталья, маленькая, но очень гибкая блондинка, затем Габриела, сильная пышногрудая брюнетка с пирсингом по всему телу, после которой настала очередь Оксаны, высокой сорокасемилетней блондинки, поразившей Нику накачаным прессом, подтянутой грудью и фантазиями, больше похожими на извращения. Последней из девушек была Мизуки, настоящая, в отличие от липовой африканки Лизы, японка, из двух языков, русского и румынского, владевшая лишь шестью словами. Мизуки оказалась гейшей, самой настоящей, и доктор Скрипченко не удержалась от замечания, что приезд и услуги японки обошлись центру дороже, чем стоимость всего его курса.

– Хорошо, что мы ее наняли для лечения сразу семи пациентов, – сказала Виктория и, заметив, как Нику побледнел, добавила, – но беспокоиться незачем. Безопасность, как и конфиденциальность, мы гарантируем. В конце концов, есть же письменные обязательства.

Подписывать и в самом деле приходилось кучу бумаг. Даже протоколы допросов за всю свою жизнь Нику подписывал реже. Каждая новая схема лечения, не говоря уже о взаимных декларациях перед каждой новой девушкой – за все Нику вынуждали ручаться собственноручной подписью. Даже последний платеж, уже по завершению трехмесячного лечения, у него приняли лишь после того, как он подписал подсунутую ему бумагу.

Преображение обошлось ему недешево.

Семь десятых процента от трехсот семидесяти тысяч.

***

– Триста семьдесят, – сказал голос, и Нику открыл глаза.

Ему все-таки удалось уснуть. Когда именно? У памяти редко бывает ответ на этот вопрос, куда важнее то, что он видит проснувшись. Силуэт на стуле в нескольких шагах от дивана. Фигуру человека, которая не растворяется в полумраке вечерней комнаты, не уплывает с остатками сна.

– Триста семьдесят штук.

Нику вскочил, насколько это было возможно, а в его положении это означало – приподняться на локтях на диване.

– Так, спокойно! Лежи, где лежишь!

Свет в глаза, суматоха, люди в комнате. Уйма посторонних людей в его квартире и все – в одной комнате. Опираясь на локоть одной руки, Нику другой укрывал глаза от света; спросонья даже свет от собственной люстры ошарашивал не хуже десятка посторонних в квартире.

– Руку! – приказал незнакомец на стуле. – Руку от лица убери.

Нику щурился и отворачивался, но о нем уже составили представление.

– Изменился, – сказал тот же голос. – Не постарел, конечно. Но и не возмужал. Хер его знает, как объяснить.

Сосредоточившись на одной точке, в районе собственных колен, Нику посчитал до пяти и поднял глаза на незнакомца. Ему не показалось – этот голос он слышал и раньше. И еще, видел этот огромный шрам через всю щеку.

– Вижу, узнал, – сказал человек и покачался на стуле. – Сам не думал, что свидемся.

Не может быть. Постика. Майор Эдуард Постика, первый поймавший его мент. Сейчас-то уже наверное полковник.

– Ты, похоже, недавно с дела? – кивнул Постика на дверь, ведущую в коридор.

Двое из пяти сопровождающих тут же вышли из комнаты, словно услышали секретный код.

– Богатый улов, – сказал Постика. – Наверняка больше, чем за всю твою предыдущую карьеру. Ну, чего молчишь?

Свесив ноги, на пол, Нику прислонился к спинке дивана.

– Ордер есть? – спросил он.

– Ордер? – Постика удивленно поднял глаза на своих. Один из них хмыкнул и улыбнулся. – Нет. Ордер забыли прихватить.

– Тогда…, – развел руками Нику.

– Что? – в упор поинтересовался Постика. – Что тогда?

– Тогда, – Нику стаскивал с себя запутавшийся в ногах плед, – тогда получается, что вы проникли в квартиру незаконно.

Постика мрачно кивнул.

– Получается так, – согласился он. – Но тогда получается, что тебе пиздец. Так получается.

Нику окинул взглядом каменные лица стоящих мужчин.

– Вы не имеете права. Полиция…

– Полиция? – оглянулся Постика. – Где полиция? Вы, ребятки, часом не из полиции?

На каменных лицах с трудом прорезались недоверчивые улыбки.

– Нику! – удивленно воскликнул Постика, будто только сейчас заметил его. – Может, ты сам из ментовки?

– То есть… Разве вы не…

– Я? – с искренним удивлением Постика ткнул себя пальцем в грудь. – Уже двенадцатый год как в отставке.

– Вот оно что, – сказал Нику.

– Вот как получается, – сказал Постика. – Так что обязательств перед законом у нас никаких, уж прости. Парни, ну-ка, несите их сюда!

Вышедшие в коридор мужики вернулись с пакетами. С тремя кульками из магазина «Грин Хиллз», в которые Нику сложил улов прошлой ночи, все тридцать семь туго перевязанных пачек. Теперь пакеты лежали у ног Эдуарда Постики.

– Чтобы такое добыть, надо бронированный фургон грабануть, – сказал он. – Без мокрухи не обойтись, пару инкассаторов по-любому пришлось бы уложить. Так что тебе повезло – вместо группы захвата пришли мы.

– По-любому же кранты.