Подлодка

В воде ударная волна распространяется намного дальше, чем в воздухе. Если сильная ударная волна заденет лодку, она попросту разорвет ее по швам. Чтобы уничтожить подводную лодку, глубинные бомбы вовсе не обязаны попадать непосредственно в цель: им достаточно разорваться в пределах так называемого радиуса поражения. Небольшие глубинные бомбы, сбрасываемые с самолетов, весят около семидесяти килограмм. Бомбы эсминца весом более двухсот килограмм. На стометровой глубине радиус поражения составляет от восьмидесяти до ста метров. Если ты что-либо выучил как следует, это не забывается никогда. Я испытываю что-то похожее на чувство удовлетворения от того, что теперь я наизусть помню эти числа.

Некоторое время все тихо. Я напрягаю слух. Ни шума винтов, ни плеска падающих бомб. Лишь тонкое гудение наших электромоторов. Не слышно даже дыхания людей. Командир ни с того, ни с сего случайно вспоминает о нашем присутствии. Не двигаясь, он оглядывается вокруг и шепчет:

— Я хорошо их разглядел. Они стояли на мостике и смотрели прямо на нас. В «вороньем гнезде» были три матроса. Корвет!

Он наклоняется вперед и шепчет через круглый люк акустику:

— Посмотри, не уходят ли они.

Не разгибаясь, через минуту он более нетерпеливо повторяет свой вопрос:

— Громче или тише?

Оператор немедленно отвечает:

— Без изменений.

Это Херманн: лицо, как маска Ноха [50] — бесцветное, глаза и рот — всего лишь тонкие линии. По приказанию Старика лодка опускается еще глубже.

Наш корпус высокого давления может вынести многое. Но фланцы, все эти проклятые выпирающие участки — наша Ахиллесова пята. И их слишком много.

Самые опасные для лодки те бомбы, которые взрываются по диагонали под ее килем, потому что именно снизу расположено больше всего фланцев и наружных отверстий. Чем больше глубина погружения, тем меньше радиус поражения: давление воды, которое само по себе представляет угрозу на такой глубине по причине возрастающего давления на швы лодки, также снижает радиус действия бомб — на глубине сто тридцать метров он составляет что-то около пятидесяти метров.

Внезапно на наш корпус высыпается горсть камней.

— АСДИК! [51] — слышу я голос из ближнего к корме угла поста управления. В мгновение ока это слово застывает в моем мозгу рублеными заглавными буквами.

По спине пробегает дрожь: ультразвуковая система обнаружения!

Попадание ее направленного луча в наш корпус производит этот негромкий звенящий, чирикающий звук. В абсолютной тишине он производит впечатление сирены. Интервал между импульсами — около тридцати секунд.

— Выключите ее! — хочется мне закричать. Это чириканье царапает прямо по нервам. Никто не в силах поднять голову или промолвить хоть слово, хотя она обнаружит нас, даже если мы будем немы, как могила. Теперь тишина нас не спасет. Бесполезно выключать электромоторы. Обычные гидрофоны можно обмануть, остановив электродвигатели, но АСДИК реагирует не на звук, а на нашу массу. Толща воды больше не является для нас защитой.

Нервное напряжение подобно заразе. Мои руки трясутся. По счастью, мне не приходится стоять, вместо этого я могу сидеть в круглом проеме люка. Я проделываю упражнения, которые не требуют заметных телодвижений: сглатываю, моргаю, скриплю зубами, корчу гримасы — скосим лицо направо, теперь — налево, погоняем слюну меж зубами.

Акустик шепчет:

— Становится громче!

Командир отпускает стойку перископа, проходит мимо меня разве что не на цыпочках:

— Направление как-то изменилось?

— По-прежнему двести девяносто пять градусов.

Четыре разрыва следуют один за другим. Едва нас перестает трясти и утихает булькающий рокот после детонации, как командир негромко произносит:

— Он был отлично замаскирован, этот довольно старый корабль, такой приземистый.

Сильный толчок снизу подбрасывает меня. Звенят пайолы.

— Двадцать семь — двадцать восемь! — считает штурман, пытаясь подражать деланному спокойствию Старика.

По полу с грохотом прокатывается ведро.

— Черт бы вас всех побрал — тихо!

Теперь звук такой, как будто в жестяную банку насыпали гальку, и стали встряхивать ее то в одну сторону, то в другую; между быстрыми потряхиваниями резкое чириканье сменяется более громким поющим звук — крутящиеся лопасти винтов корвета. Я неподвижно стою, замерев на месте. Я не решаюсь сделать даже малейшее движение; как будто легчайшее шевеление, даже самый тихий шелест, притянут к себе перемалывающие воду винты. Ни одного движения бровью, ни моргания глазом, ни вздоха, ни единого нервного импульса, ни шевеления мышцами, ни даже мурашек по коже.

Еще пять бомб! Штурман приплюсовывает их к предыдущим. Выражение моего лица не меняется. Командир поднимает голову. Отчетливо выделяя каждое слово, он произносит под звук эха молотящей нас воды:

— Спокойно — спокойно, господа. Это все ерунда.

Его спокойный голос помогает нам, успокаивая наши натянутые нервы.

Теперь по нашим головам долбит непрерывный звон, как будто гигантская колотушка без остановки молотит по стальному листу. Двоих или троих из нас начинает бить дрожь.

Мутный воздух повис синими слоями. И опять тяжелые разрывы.