Подлость союзников. Как Запад предавал Сталина

Проснувшись на другое утро, мы впервые увидели берега Советского Союза — белые от снега скалы, изрезанные ущельями и круто обрывающиеся в море. За ними далеко вглубь уходила волнистая и, по-видимому, бесплодная прибрежная полоса. Что принесут мне эти неприветливые берега? Конец нерешимости и бесцельных скитаний? Обрету ли я здесь веру в то, что стоит выше пустого и жалкого индивидуализма? Я не преклонялся лицемерно перед Советской Россией, вступая на ее берега. Я хотел взглянуть ей прямо в лицо. Одни изображали мне ее как страну, в которой воплотились все надежды прогрессивного человечества, другие — как олицетворение всякого зла. Я хотел увидеть ее такой, какова она в действительности.

Россия, которую я пересек из конца в конец за следующие три недели, переживала тогда период эвакуации, которая по своим масштабам и строгой организованности была невиданной за всю историю человечества. Все это планомерное и грандиозное передвижение промышленности и людей в глубь страны напоминало огромную пружину, которую сжимали для того, чтобы, выпрямившись, она нанесла врагу удар сокрушительной силы.

К концу моей поездки по Уралу и Заволжью я понял, что Советская Россия обладает достаточной мощью, организованностью и надлежащим руководством, для того чтобы победить в войне с гитлеровской Германией, если понадобится, и без посторонней помощи, своими собственными силами. Уверенность народа в себе, его нравственная мощь, непоколебимый патриотизм, дух товарищества, который увеличивает силы каждого отдельного человека вдвое и втрое, — все это особенно ярко проявилось во время эвакуации.

Твердая уверенность организаторов эвакуации в том, что местные органы власти способны полностью выполнить широко задуманный план, методичность, с которой все это грандиозное предприятие опиралось на действия десятков тысяч отдельных людей, пристальное внимание к тому, чтобы самое важное выполнялось в первую очередь, — все это дало неопровержимые доказательства организованности и силы советского общества.

Я не мог не вспомнить в эти дни, что на Западе эвакуация превратилась в бессистемную переброску в безопасную зону тех, кто не участвовал непосредственно в военных действиях, или, что было еще чаще, в бегство слабонервных людей подальше от опасности. В Советском Союзе эвакуация была стратегическим маневром, перегруппировкой сил, предшествующей контрнаступлению. Во время долгого, совершавшегося с задержками пути от Архангельска до Ярославля, от Ярославля до Свердловска и Челябинска, а оттуда до Куйбышева — пути, дававшего полную возможность наблюдать жизнь и поведение миллионов людей, снявшихся с насиженных мест, я стал свидетелем победы, имевшей не меньшее значение, чем те, которые впоследствии я наблюдал на фронте. Мы передвигались по передовой линии огромного внутреннего фронта.

* * *

Нельзя было принять нас более любезно или заботиться внимательнее, чем о нас заботились в эти тревожные и полные напряжения дни в ноябре 1941 года. Когда мы были в Архангельске, нас провожали любопытными, но приветливыми взглядами. Жизнерадостность и цветущее здоровье детей, катавшихся на лыжах, произвели на меня глубокое впечатление.

Тем не менее, не было недостатка в голосах, предостерегавших меня от слишком оптимистических выводов на основании первых впечатлений. Переводчик Фишер, состоявший при английском представителе в Архангельске, в прошлом специалист по звуковому кино, считавшийся знатоком России, утверждал, что настроение в Москве пониженное и что там скоро начнется голод. Прочие всезнайки, не таясь, твердили, что они мало верят в способность советского строя к организованному сопротивлению.

В течение следующих двух-трех недель мне представилась возможность проверить, насколько правильны были эти высказывания.

Наш поезд подходил к Ярославлю, вокзал которого за несколько часов до этого подвергся нападению четырнадцати немецких бомбардировщиков. На станции были раненые. Подкрепления продолжали идти к Москве непрерывным потоком. Это произошло в ночь с 6 на 7 ноября, когда И. В. Сталин и другие руководители советского народа присутствовали на традиционном собрании в Москве.

На следующее утро, когда мелкая снежная крупа просеивалась через пробоины в крыше вокзала, громкоговорители сообщили об историческом параде на Красной площади, где отважные защитники Москвы приветствовали своего непоколебимого вождя. В это время в Ярославле несколько воинских составов с бойцами из Сибири стояло на запасных путях, станция была забита эвакуированными из Москвы, Ленинграда и западных районов России. Глядя на этих людей, напряженно прислушивавшихся к голосу Сталина, я заметил нечто такое, чего мне никогда еще не приходилось видеть, — волна надежды и радости заливала приподнятые, оживленные лица, как солнечный свет заливает поле волнующейся ржи.

Я понял тогда, что твердая, уверенная, звучавшая как призыв к бою речь Сталина вселила в них твердую веру и помогла стойко взглянуть в глаза неизвестности, навстречу которой ехали эти миллионы.