Подлость

По-разному люди переносят свои несчастья. Василий Иванович озлобился. Вначале жить не хотелось. Пока был в госпитале ― мысли крутились разные, бросало из стороны в сторону. Вначале, в редкие минуты сознания, когда врачи боролись с начинающейся гангреной и отрезали ногу еще выше того места, где она была оторвана, жить хотелось очень-очень. Жить. Как угодно, каким угодно, но жить. Страх был таким сильным, пожирающим. В палате часто умирали, и Василий Иванович все время, как заклинание, про себя повторял: «Только бы не я, только бы не я». Потом боли почти не стало. Начал прислушиваться к разговорам. Разговоры были разные, но почти все сводились к одному ― «а кому я теперь нужен». Солдатики все были молоденькие, Василий Иванович на их фоне был чуть ли не дедом. Они и его втягивали в разговор, да он все отмалчивался. И по жизни был не очень людимым, все больше сам да сам. И гости бывали редко. А как Варенька замуж вышла, так и вовсе только с женой и был. Не хотелось ему разговаривать. И ребят не жалко было. Его вот бы кто пожалел. Ну и что он теперь будет делать? На шее жены висеть? С женой-то отношения давно уже были холодные. Любовь прошла. Да и была ли она? Василий Иванович каждый раз подчеркивал словом, делом ― он хозяин. А она радоваться должна, что ей такой муж достался. Всем ему обязана. И была обязана, и будет. Будет? И тут мучительно становилось понятно, что он, Василий Иванович, будет зависеть от своей жены. Просить ее, даже в мыслях, было мучительно. Он так не привык. И мысли текли в самых ужасных направлениях. Он даже думал, что, может, лучше было бы погибнуть или вот прямо сейчас, скажем, умереть. Но тут же становилось страшно, и он радовался, что это только мысли. Думать о том, как и где он будет работать, было сложно. Каждый раз он спотыкался о самое слово «просить». Он представлял, как ему будут отказывать, представлял, как он вынужден будет просить каждый раз жену, дочь, и озлоблялся еще больше.

Вернувшись домой, Василий Иванович работу не нашел. Искал, правда, недолго. На завод его не взяли. Много покалеченных искали и находили работу, но Василий Иванович после нескольких неудачных попыток ушел в себя, стал еще больше нелюдим. После обеда он, например, никогда не говорил спасибо. Ему казалось, что жена думает о нем как о дармоеде, обуза он ей. Жена так не считала. Она всеми силами пыталась приободрить его, приласкать, дать ему надежду, поддержать. Но он рассматривал это как жалость. Жалость от той, которая от него всю жизнь зависела. Жалость от той, которая сама еле ходит. Но ходит. Ему казалось, что про себя жена если не торжествует, то втайне довольна, что вот они и поменялись местами.

Василий Иванович начал пить. Пить, правда, было нечего. Но если вдруг перепадало, это и была его отдушина, это и была его радость. Иногда соседи угощали. Вначале принять рюмочку было нельзя: гордость не позволяла. А позже принимал, и принимал с радостью. На протез денег не было, передвигался на костылях. Ходить было очень сложно, никак привыкнуть не мог. Да и ходил-то совсем рядом от дома, задерживаясь на лавочке во дворе в тайной надежде на очередное подношение.

Через месяц после его возвращения пришла похоронка и на зятя. А еще через три месяца решено было сдать квартиру Вари, и Варя перебралась в однокомнатную квартиру родителей.