Подлунное Княжество

— Спорю? — морщинистое лицо Мериддина скривилось так, словно ему подсунули что-то страшно кислое. — Ты будешь спорить со стадом баранов, юноша? Долгобородый святоша и его шайка прекраснодушных болтунов слишком льстят себе, если считают мои насмешки аргументами в споре. Синклиты? Дурацкое времяпровождение для неспособных ни на что, кроме болтовни снобов…

— Я так и понял, — всадник догадался, что нащупал нужный аккорд, и теперь, подобно искусному сочинителю подбирал следующий, который зазвучит в унисон с настроением чародея. — Странное и пустое дело — набить голову возом премудрости и бояться использовать её на деле…

— Ты мне нравишься, всадник, — Мериддин не замечая, как то натягиваются, то расслабляются струны его души, опрометчиво подсказывал настройщику следующую ноту. — Я в тебе не ошибался. Вот ты говоришь убить! О, запал юности, коего мне уже не испытать! Убийство — примитивнейший из способов разрушения, мой юный друг! Ты уяснишь сию истину после первого же моего урока.

«И этот туда же! — Ратибор едва сдержался от смеха. — Чёрт возьми, ученики — товар ценный! Вся чародейская братия гоняется за ними по Мирам. Только бороды по ветру трепещут. Неплохая строка, кстати».

— Твой скептицизм оправдан, — Мериддин по-своему истолковал промелькнувшую улыбку. — Когда-то и я пьянел, сжимая ладонью рукоять Эскалибура. Кровь бежала быстрее при виде вражеского войска. Я чуть не вопил от радости, видя, как в мою сторону направляется Вортигерн, чтобы через несколько минут быть обезглавленным моей рукой. И только крах всех начинаний убедил меня, что убийство собственными руками далеко не лучший метод для того, кто творит палитрой Разрушения и звуками Хаоса. Всевед всё ещё глумится над крушением Камелота, не догадываясь, насколько я изменился с тех пор. Ты всё ещё горишь желанием покончить со мной, всадник?

— Слишком много слов, колдун, — Ратибор почувствовал, что мелодия получается слишком уж слащавой и взял резкую ноту. — У меня действительно не поднимется рука на болтливого старца, спрятавшегося за магическими формулами.

— Что ты имеешь в виду, дерзкий мальчишка?!

— Вот-вот, легко обзываться и лепетать наставления, щеголяя плешью… Сединами, если тебе так больше нравится. Должно ли мне серьёзно думать о поединке со старцем, который пускает слюни, вспоминая какие-то древние байки… Не знаю даже… За бороду если только тебя оттаскать. И то совестно. Засмеют потом.

— Ну, ты и наглец! — в голосе Мериддина мелькнуло нечто похожее на отеческую нежность. — Дерзить мастеру перед коим отступили Яга и Всевед! Ты мне определённо нравишься.

— Отступили, говоришь? Хм… Поверить можно, конечно… Из милосердия. Или из-за гуманизма, я их постоянно путаю. Только есть у меня думка: объявись здесь Всевед — другие в отступниках бы числились. Или, к примеру, Яга… Ты вот про остров говоришь — подвиг на подвиге… От наставника своего я другое слышал.

— Проклятый святоша, способный только подглядывать и хаять чужую работу! Что он наговорил о тех славных временах?!

— Славных? Гм… Я слышал лишь о предательствах, вероломстве, насилии и кровосмешении.

— Грязный лжец! — Мериддин готов был взорваться. — А про свои эксперименты он тебе не рассказывал? Про несчастного плотника, одурманенного речами о всеобщей любви? Бедный парень выкинул бы терновый венок куда подальше, знай он, что натворят его последователи. Полмира в кострах! Мучительные казни во имя милосердия! А одураченный погонщик верблюдов? Его благочестивые последователи стали всеобщим пугалом!

— Слова, слова, слова, — вздохнул Ратибор. — Хотелось бы тебе верить, но… Жил у нас в посаде дед Мусей. От блохи за овином прятался да со свечкой спал, чтобы домового отвадить, а рассказывать начнёт… И люди в его времена крупнее были, и земля плодовитее, и куры по три раза на день неслись. А сам уж он… Разве что в Вирии мёда не пивал, да и то потому, что тот не слишком хорош для такого героя.

— Ты мне не веришь?

— Не так чтобы… Но слабовата память у стариков. Сам от того, наверное, страдаешь?

— Ты нахальный юнец, с большим тщеславием и куриными мозгами!

— Таким уж уродился. Сам вижу, что дурак. И кого я обидеть хотел? Старца немощного! Извиняй, чародей. Пойду я. Может, примешь копеечку на старость свою да на моё прощение, — Ратибор сделала вид, что направляется к тоннелю.

— Стой! — Мериддин вскочил с камня. — Горделивый упрямец! Как только с тобой святоша Всевед управлялся?!

— Из-за того с ним и повздорили последний раз. Хотел, говорит, тебя в ученики взять, а ты не лучше Мериддина.

— Гордись, невежа! Подобное не про каждого сказать могут!

Ратибор нарочито небрежно пробежал глазами по висящему на высохшей фигуре балахону, потеребил взглядом жидкую бородёнку, скользнул по лысине.

— Нет уж, спасибо, — пробормотал он, так чтобы услышал чародей. — Нам такая похвала ни к чему.

Желтоватая кожа Мериддина побагровела, пальцы сжались в кулак с такой силой, что из ладоней выступила кровь. Выцветшие глаза готовы были испепелить всадника. Внезапно чародей рассмеялся.