Подлунный квест

— Ну да… — с усилием выдохнул я, чувствуя, как сердце все сильнее и сильнее сжимают безжалостные стальные тиски. Что ж это за напасть-то такая в конце концов?!

— Звезда Ордена Всеслава Полоцкого, пусть даже и IV степени — это серьезно, — заметила между тем Милана. — Что вы там такое учинили в Сибири?

— Мы же рассказывали, — развела руками Маша.

— Да, я помню. Но похоже, осталось в этой истории что-то, о чем вы не упомянули. Или даже сами не заметили…

— Да что там было не заметить? — пожала плечами Муравьева. — Нигилисты — они и есть нигилисты…

— А мне поведаете о своих славных подвигах? — подала голос Светка. — А то все вокруг в курсе, одна я не при делах!

— Давайте, я бы тоже второй раз послушала, — поддержала ее Воронцова. — Может, пойму, где собака порылась…

— В снегу она порылась, — буркнул я, кое-как справившись, наконец, со своим загадочным приступом. — И не собака, а волк. Волки…

* **

Почему-то я был уверен, что нам с Муравьевой провесят из Москвы казенный портал, но вместо этого в усадьбу за нами прислали самобеглую коляску. Но это еще было не самым удивительным: управлял «манамобилем» — «Москвичом», конечно же — не кто иной, как ротмистр Петров-Боширов собственной персоной!

Ясно было, что все это не просто так: не станет начальник губернской экспедиции III Отделения без особой на то причины подрабатывать водилой у пары кадетов-первокурсников, пусть и без пяти минут кавалеров Ордена Всеслава Полоцкого аж IV степени. И то, как старательно жандарм делал вид, будто ничего необычного не происходит, лишь подчеркивало абсурд ситуации.

— Как в старые добрые времена, не так ли, Владимир Сергеевич? — подмигнул мне офицер, трогая «Москвич» с места.

Даже и не знаю, на что именно он при этом намекал — на то, как меня некогда вез к себе по этим же аллеям Огинский, или на то, как сам Петров-Боширов, еще в звании поручика, подвозил нас с Надей на «манамобиле» на мнимые похороны князя, и позже еще как-то раз — до Федоровки.

— Хотите сказать, что нынешние времена уже не столь добрые? — прищурился я на жандарма почти вызывающе.

— Кому как, — усмехнулся ротмистр. — Лично мне на благоволение Ключа нелепо жаловаться. А уж вам-то, сударь, и подавно! Как, полагаю, и Марии Михайловне, — коротко кивнул он Муравьевой.

— Не стану отрицать, — склонила голову моя спутница. И в жестах, и в позе ее ощущалось напряжение: верно, прежде ей не часто доводилось кататься с ветерком в компании высокопоставленного жандарма.

Что до меня, то мне как раз пришло в голову, как можно попытаться извлечь из этой нежданной встречи пользу: не для себя, для Воронцовой. Хотя косвенно и для себя, конечно, тоже.

Петров-Боширов как раз поднял над «Москвичом» полотняный тент — помнится, Огинский так поступал, когда не хотел, чтобы разговор в «манамобиле» подслушали — надо полагать, это был более надежный способ, нежели обычная пальцевая маскировка. Все посторонние звуки — скрип снега под колесами коляски, шепот ветра, сердитое карканье вороны на верхушке разлапистой ели — разом исчезли, но прежде, чем жандарм успел перейти к делу, я его опередил:

— Господин ротмистр, я хотел бы сделать заявление!

— Заявление? — не без удивления переспросил офицер. — И о чем же?

— О притеснении молодой графини Воронцовой со стороны неких неустановленных лиц! — выдал я заготовленную фразу.

— Вот как? — слегка приподнял брови Петров-Боширов. — Сдается мне, Милана Дмитриевна вовсе не из тех, кого можно безнаказанно притеснить!

— Увы, похоже, кто-то сподобился рискнуть, — бросил я. — Ее семейные предприятия атакуют недоброжелатели! Рейдеры! Это настоящий заговор…

В течение следующих пяти минут я излагал жандарму то, что нам удалось выжать нынче днем из путаных отчетов Стамболи. Ротмистр слушал внимательно, иногда хмурясь, иногда кивая, но никаких уточняющих вопросов не задавал — ни по ходу моего рассказа, ни когда я закончил. Спросил лишь в самом конце:

— У вас все, молодой князь?

— А этого мало? — прищурился я.

— Смотря для чего, — невозмутимо пожал плечами мой собеседник. — Для того, чтобы просить руководство Федоровки заменить управляющего имущественным комплексом молодой графини — как не справляющегося со своими обязанностями — сего, пожалуй, будет достаточно. А вот для вмешательства в дело III Отделения — в моем лице — оснований я, признаться, не вижу вовсе. Прошу меня простить, но хозяйственными спорами мы не занимаемся.

— Тут не просто хозяйственный спор! — как видно, не выдержав, вмешалась в нашу беседу Муравьева — до этого момента она предпочитала хранить сосредоточенное молчание. — Господина Стамболи намедни отравили — разве это не преступление?