Второй допрос, из Катаоки, был толще, ведь там содержалась почти вся жизнь Филя на тот момент. Немногочисленные рапорты профессуры из Алексы он пропустил, чтобы избежать горьких воспоминаний. Он мельком прочитал знакомые ему мобилизационные предписания; первое, выданное, когда ему едва исполнилось пятнадцать. И наконец добрался до развёрнутой характеристики.
Господин личный секретарь императора и председатель Совета Клемент уведомлял, что Филь Фе, до усыновления Филь Темпе родом из Неаполя, сирота и аскеман по крови, тринадцати лет, практичный, чрезвычайно наблюдательный и невообразимо предприимчивый, определённо обладает выраженными способностями к языкам, начальной алгебре, астрономии, кузнечному делу, недостатком манер и плохо управляемым характером, небрежен во внешнем виде, бесстрашен при прямой угрозе жизни и в целом катастрофический упрямец, но легко сходится с незнакомыми людьми, в том числе из Старого Света. В силу чего рекомендуется держать его под неусыпным контролем, выяснить его способности к наукам, в особенности к естественным, также к усвояемости законов морали и чести и при успешном окончании школы высшего обучения «Алекса» после дополнительной необходимой тренировки рекомендовать его на должность Мастера Хальмстема.
По прочтении этого Филь чуть не заплакал: «Я сейчас был бы Мастером, не сожги я Алексу дотла!» Он стал бы легатом, и никто в Империи, включая Мету и госпожу Фе, не мог бы даже цыкнуть в его сторону, за исключением вышестоящего начальства.
Его дух погрузился в глубочайшую тоску. Он безропотно отдал не дочитанную им до конца папку господину Хозеку.
– Так что, кто из вас первый вступает в брак? – немедленно поинтересовался тот.
– А какая теперь разница, – выдохнул Филь, угрюмо поддёрнул на плече вещмешок и направился прочь.
Майское солнышко обняло его на выходе из замка и поцеловало в макушку. Юноша вдохнул чистый после недавнего дождя воздух, пропитанный запахами свежей зелени, и снова воспрянул духом. У него впереди было полно интересных дел, и тосковать об утерянной возможности не было времени. Одна Пеньковая гильдия чего стоила! Не говоря уж о предстоящей свадьбе.
Последняя мысль вернула его к недавнему сообщению от Габриэль, переданному с Руфиной, что ему во что бы то ни стало надо возвратиться в дом за три дня до свадьбы. Предполагая, что там сейчас творится, он опять помрачнел. Но это надо было пережить как простуду.
Свежий ад открылся перед ним, едва он вошёл в дом. Гостиная оказалась забита новой одеждой, свисавшей со всех дверей и кресел. Среди месива кружев и шёлка, оживлённо обсуждая что-то, стояли празднично выглядевшие госпожа Фе, Габриэль, Эша, Лентола и её муж Тиаго с обширными залысинами и выраженной челюстью.
– О, гулёна вернулся! – воскликнула Эша, первой заметив его. – Ну проходи, чего ты там топчешься?
Лентола с супругом поворотились к нему с одинаково неодобрительным выражением на лицах. Габриэль, примеряя тиару, зарделась и послала ему воздушный поцелуй. Госпожа Фе, с трудом проложив себе дорогу в перегруженной тряпьём гостиной, подошла к нему и с осуждением произнесла:
– Ты вышел за дверь двадцать пятого декабря. Сегодня двадцать пятое мая. Что мы сделали тебе, что за всё это время ты ни разу не навестил нас, а только передал с посыльным мешок с золотом на оплату торжеств и запросил более лёгкую одежду на весну?
– Я решил, что, коли меня незаслуженно обидели, этого надо хотя бы заслужить! – выпалил Филь не думая.
6
События известной свадьбы хорошо описаны в исторических хрониках, и нет нужды повторять их. До сих пор остаётся неизвестным только одно: куда именно исчез тогда Филь на долгие полдня. Он не открыл сей тайны никому, включая меня, наотрез отказываясь это обсуждать…
– Человек должен жениться хотя бы раз, пусть только ради любопытства, – пробормотал Филь, сидя в парадном облачении в карете, направлявшейся в Менону, в обществе приёмной матери и Габриэль.
Утро выдалось свежее, и у Филя стыли пальцы в открытых сандалиях. Новая, ни разу не стиранная льняная туника заметно кололась под белоснежной кожаной лорикой мускулата в цвет таким же кожаным поножам. Парадный шлем с поперечным гребнем, отливающий серебром и имитирующий боевой, украшенный белыми орлиными перьями, лежал рядом.