Подмастерье. Порученец

Нашим клиентом оказалась невысокая белокурая женщина с паучьими конечностями и жилистым туловищем. Ее Дело сообщило мне, что она носит черное с восемнадцати лет; очень организованная; терпеть не может кошек; пьет утром по воскресеньям апельсиновый сок; у нее было всего три любовника, за последнего она вышла замуж; когда принимала душ, сначала мыла лицо, а затем анус; когда ей было пять, она порезала пальцы, отрывая морские блюдечки от камней в прилив; радужки у нее были землисто-карие с каемкой цвета морской зелени. Она спланировала самоубийство на обеденное время, чтобы успеть доделать утреннюю работу в конторе — и чтобы никто ничего не заподозрил. Однажды она оглушила некоего мужчину на два дня оплеухой по правой щеке.

Ей был сорок один год.

Она остановилась в паре метров от нас и поглядела на церковную колокольню; ветер трепал на ней длинную юбку. Она походила на робота, вскинувшего механическую голову к звездам.

— В некотором смысле она уже мертва, — буднично заметил Смерть, пока мы смотрели, как она входит в церковь и подымается по витой лестнице. — Ее покрывает мертвая кожа. Клетки мозга отключаются миллионами. Волосы — мертвое волокно, все ее органы изнашиваются, клеточное устройство дряхлеет. — Он умолк — пососать конфету. — У нее на ногах мертвая шкура мертвого животного, мертвая шерсть мертвой овцы — на спине, юбка — мертвый плод мертвого растения. Она — образ-призрак тысяч ее предков, и все они мертвы. Ее будущее — смерть, ее прошлое — смерть, ее настоящее есть падение в смерть… Поневоле задумаешься, верно?

Я отнесся к вопросу как к риторическому.

— Нам разве не надо за ней пойти?

Он покачал головой.

— Она не сможет упасть, пока не придет время.

Я еще раз вспомнил ее Дело. Во многом рисунок ее жизни напоминал мой. Она пережила счастливое детство, из-за которого оказалась неподготовленной к жестокому разнообразию взрослой жизни; и после одного чудовищного случая с одним из ее любовников — точных данных не помню — ушла так глубоко в себя, что теперь ей трудно взаимодействовать с кем бы то ни было снаружи. Она существовала, но не жила.

— Ладно. — Смерть вздохнул. — Займет всего несколько минут. А потом пообедаем. — У человека с лицом нетопыря у подножья башни Смерть купил два входных билета и открыл дверь на лестницу. — Девяносто девять ступенек — как думаете, справитесь?

Я тяжко вздохнул и кивнул.

Он останавливался у каждого окна по пути наверх и оглашал всякие занятные факты. Скорее всего, просто давал мне передохнуть, за что я был ему признателен. У первого окна:

— Помню, когда эта колокольня все еще была церковной. — У второго: — Больше века назад снесли всё, кроме этой башни. — У третьего: — Колокол звонит каждую четверть часа. — У четвертого: — Простояла здесь больше тысячи лет. — У пятого: — Наверху замечательный вид. — У шестого: — Высота семьдесят два фута — вы уверены, что справляетесь?

Мы совершили семь кругов в пространстве, минуя перемежавшиеся свет и тень, и тут Смерть тихо объявил, что мы добрались до вершины. Арка вела к четырехстороннему зубчатому парапету со старинным кованым флюгером-петушком в центре на возвышении. Женщина стояла у дальней стенки и смотрела, перегнувшись через нее, на дорогу внизу. На площадке не было никого, кроме нас.

Дело жизни сообщало девять основных причин, почему она хотела себя убить.

В ее жизни не было ключевой цели.

В четырнадцать лет она воображала себя в будущем как великого поэта и философа; ей это не удалось, и тогда она захотела делового успеха; ей это не удалось, и она захотела детей. Ничто из задуманного не воплотилось.

Родители дали ей имя, которое она считала дурацким, — это имя было источником постоянной потехи для ее врагов.

Она считала, что ей не везет в любви.

Ей всегда нравилась мысль о краткой, насыщенной жизни, завершающейся зрелищной смертью. Все ее герои до единого имели похожую судьбу. Она не могла считать, что ее жизнь сложилась насыщенно, зато ее по-прежнему притягивала зрелищная смерть.

В тот день ее никто не позвал пообедать.

Она когда-то прочла книгу, в которой героиня, почти в точности похожая на нее, решила спрыгнуть с высокого здания и так покончить со всеми своими невзгодами. У нее с этой героиней была одна и та же фамилия, и обе были одного возраста.

У нее во второй половине дня должна была состояться важная встреча, к которой она не подготовилась. Она давно подозревала, что большинство людей в ее отделе относится к ней без уважения и что все они смеются над ней у нее за спиной.

Все ее близкие родственники умерли.

Я лично считал, что никакая из этих причин не повод для самоубийства, и, если б не был связан договором, предложил бы альтернативные решения ее задачам.

Накрыло меня и волной отчаяния. Как можно с такой небрежностью бросить на ветер то, чего ходячие мертвецы алчут, чему завидуют, — саму жизнь? Пока я был мертв, этот вопрос и не навещал меня, но для меня-ходячего, новобранца армии неупокоенных, он обрел особое значение. По сути, я хоть и сочувствовал ее рассуждениям, но постичь ее вывод не мог.

Но опять-таки не мое это дело.