Подменный князь

– Спустись в подклеть, – велел посланный, и я пошел за ним. Тесная каморка в нижнем этаже дома была утоплена в землю так, что лишь встав на цыпочки можно было дотянуться до оконца, находящегося на уровне земли. Отсюда был виден задний двор. Два сарая, из которых один дровяной, а второй хозяйственный, и в проходе между ними вырыта выгребная яма. Эта яма мне была хорошо знакома, потому что это был единственный в доме туалет – для всех: для хозяина, слуг, для женщин и детей. В туалетных делах никаких сословных или половых различий тут не существовало.

Теперь слуга уже не уходил – он оставался рядом со мной неотлучно. Соглядатай? Что приказал ему сделать боярин?

Музыка и крики гостей отсюда были почти не слышны – пир происходил по другую сторону дома.

Задний двор перед нашими глазами был безлюден. Еще находясь наверху, я заметил из своего окна, что дружинники не утруждают себя долгим походом за удовлетворением естественных потребностей. Захотев помочиться, они просто отходили в сторону и делали свои дела прямо на глазах у товарищей. Наверное, в этом отсутствии стыдливости было что-то от боевого братства – в долгих походах ведь воины не стесняются друг друга…

Внезапно послышался топот многих ног по деревянной лестнице, ведущей сверху. Мы со слугой одновременно вскочили и насторожились. Стук сапог и тяжелое сопение приближалось.

Боярин Блуд и Добрыня тащили вниз бездыханное тело Владимира.

Как я узнал позднее, задуманное Блудом осуществилось наилучшим образом. В разгар пира князь, уже успевший ошалеть от крепкого медового напитка, смешанного с византийским вином, вдруг поинтересовался у хозяина дома, как поживает подаренная ему Рогнеда.

Владимир спросил о ней, и в глазах его вспыхнул уже хорошо знакомый боярину огонек садистского безумия. Впрочем, Блуд ожидал этого вопроса и был готов к нему.

– Ты хочешь посмотреть на нее? – спросил он. – Княжна беременна…

– Рогнеда – не княжна, – засмеялся Владимир. – Она теперь твоя рабыня. Так говоришь, она посмела понести?

Блуд кивнул.

– Как же так? – еще грубее захохотал князь. – Разве мало я бил ее ногами в живот? Я бил ее каждый раз после того, как совокуплялся с ней. И она посмела понести? Или это ты обрюхатил ее, Блуд?

– Нет, князь, – осторожно покачал головой боярин. – Я уже не в том возрасте… Это твой ребенок.

Лицо Владимира исказилось злобой, он вскочил на ноги. Сидевшие рядом ближние дружинники попытались усадить его обратно, совали ему в руки ковш со свежим пивом, но он оттолкнул их.

– Мой ребенок родится только от той, от которой я пожелаю. Веди меня! – приказал он. – Покажи мне эту наглую рабыню, которая посмела… Которая посмела…

Он задыхался от злобы, привычная всем окружающим ярость снова накатила на него.

– Я приведу ее сюда! – крикнул он, обращаясь ко всем пирующим, которые не слышали предыдущего разговора и не поняли сразу, о чем идет речь. – Приведу, и мы пустим ее по кругу. Да, дочь Рогвольда достанется всем вам, моим друзьям, по очереди! А потом я сам вырежу у нее из живота этого щенка, приплод, и сам брошу его собакам!

Не понявшие, о ком говорит князь, но успевшие сильно захмелеть дружинники загоготали, а боярин Блуд вежливо улыбнулся.

Он поклонился и предложил сопровождать дорого гостя и выполнить любое его желание.

Они вошли в дом, причем на ступеньках высокого крыльца Блуд предупредительно придерживал князя за локоть. А сразу за дверью стоял новгородский посадник Добрыня с длинным и тонким кинжалом.

Весь месяц, что Добрыня жил в ожидании близкой мести, он обдумывал, чем будет приятнее убить ненавистного нелюдя. Сердце его склонялось к секире, он любил это оружие. Секирой можно было бы нарубить князя частями, и от каждой отсеченной части получить моральное удовлетворение.

Еще Добрыне нравилась булава. Если ударить ею изо всей силы, голова противника раскалывается, как перезрелый арбуз, а это эффектно и тоже может принести радость.

Но эти варианты пришлось отбросить, потому что получилось бы слишком кроваво. Кроваво – само по себе очень хорошо для мстителя за правое дело, каким ощущал себя Добрыня, но хорошо в поле или в лесу. Если же кровь обильно разольется по деревянному полу, а мозги князя забрызгают стены, может выйти совсем не хорошо.

Поэтому в качестве оружия был избран длинный и тонкий кинжал. Именно его Добрыня и держал наготове, стоя за дверью в ожидании, когда Блуд приведет князя.

Едва Владимир ступил на порог, как встретился взглядом с новгородским посадником. В глазах Добрыни он прочитал свой смертный приговор.

– Ты помнишь моего сына Всеслава? – спросил Добрыня.

– Помню, – коротко ответил Владимир.

– Ты забрал его из моего дома и опозорил. Помнишь ли это? – продолжал посадник.