Подменыш

Но если о тебе при этом вспоминаю —
Всем горестям конец: я счастье обретаю.

Шекспир, 30-й сонет[25].

На конверте не было ни подписи, ни адреса, и если там и было что-то еще написано, оно расплылось.

— Как ты думаешь, что это значит?

— Не знаю, — ответил я ей. — Шекспир какой-то…

Имя показалось мне смутно знакомым.

— Он забывает о всех своих бедах, когда вспоминает о нем… или о ней.

Солнце взошло над верхушками елей, согревая наш мирный лагерь. Появились первые признаки оттепели: шапки намокшего снега шумно падали с веток, начинали таять сосульки. Мне хотелось остаться одному, наедине с конвертом и открыткой, карандаш будто жег меня сквозь карман.

— О чем ты хочешь написать?

— Я хочу сделать календарь, но не знаю, как. Какое сегодня число?

— Такое же, как и вчера.

— Тебе разве не интересно, какой сегодня день?

Крапинка нырнула в свое пальто, велев мне сделать то же самое, и повела меня на вершину скалы, которая была частью горного массива, круто поднимавшегося на северо-западе. Когда мы добрались до места, ноги у меня заболели, дыхание сбилось. Но она встала там, топнула ногой и велела мне замереть и слушать. Стояли мы долго. Вокруг нас не было ничего, кроме заснеженных вершин.

— Что я должен услышать?

— Сосредоточься, — сказала она.

Я попытался, но не уловил ничего, кроме далекого крика поползня и шороха веток под порывами ветра. Я пожал плечами.

— Старайся лучше.

Я навострил уши — от усердия у меня даже голова заболела. И услышал спокойное дыхание Крапинки, стук ее сердца и какую-то далекую вибрацию, похожую на скрежет напильника. Поразмыслил над ней и вдруг понял, что это такое:

— Машины, — сказал я ей. — Много машин.

— Да, — сказала она и усмехнулась. — Много машин. Утренний поток.

Я все еще не понимал, к чему она клонит.

— Люди едут на работу. В город. Школьные автобусы везут детей в школу. Если утром много машин, значит это будний день, а не воскресенье. По воскресеньям утром всегда тихо.

Она подняла палец вверх, облизала его:

— По-моему, сегодня понедельник.

— Я уже видел этот трюк. Как вы это делаете? Как угадываете день?

— В воскресенье мало машин, и заводы тоже не работают, поэтому в воскресенье мало дыма. Мы просто пробуем воздух на вкус. По вкусу сегодня понедельник. В пятницу вечером воздух пропитан выхлопами машин и дымом заводов, — она снова лизнула палец. — Ну точно понедельник. А теперь дай мне еще раз посмотреть на это письмо.

Я вытащил конверт с «валентинкой», и она стала внимательно изучать его, рассматривая едва видимый почтовый штемпель и адрес.

— Ты помнишь, какого числа Валентинов день?

— Четырнадцатого февраля, — ответил я с гордостью, словно стоял у доски на уроке математики и правильно решил задачу. На мгновение перед моим внутренним взором возникло изображение женщины, одетой во что-то черно-белое, которая писала мелом на доске.

— Точно. А вот это видишь? — она показала на буквы и цифры, которые хоть и с трудом, но можно было разобрать в центре штемпеля: «Понедельник, 13 февраля». — Это день и час, когда Шекспир отправил письмо. В этот день на него поставили штамп.

— Значит, сегодня Валентинов день?!

— Нет, Энидэй. Мало просто прочесть буквы, нужно понять, что они означают. Дедукция. Как может сегодня быть Валентинов день, если уже понедельник?! Как можно найти письмо раньше, чем его потеряли? Если я нашла его вчера, а сегодня понедельник, как это может быть Валентинов день?

Я окончательно запутался.

— Тринадцатое февраля было в прошлый понедельник. Если бы это письмо пролежало на улице больше недели, оно бы не сохранилось так хорошо. Я нашла его вчера и сразу принесла тебе. Вчера машин почти не было, значит, вчера было воскресенье. Так что сейчас — следующий понедельник.

Она посмотрела на меня: понимаю ли я, о чем она говорит. Я не понимал.

— Все просто. Сегодня понедельник, двадцатое февраля 1950 года. Можешь делать календарь.

Она протянула руку за моим карандашом, который я с удовольствием ей уступил. На обратной стороне открытки она нарисовала семь квадратиков, обозначив их буквами — п, в, с, ч, п, с, в, — по числу дней недели, затем написала с одной стороны названия месяцев, а с другой — цифры от 1 до 31. Когда она писала цифры, то спрашивала меня о том, сколько в каком месяце дней, одновременно напевая популярную песенку-напоминалку, чтобы помочь мне правильно вспомнить. Правда, мы совсем забыли о високосных годах, поэтому мой календарь через два десятка лет отстал на несколько дней.

В дальнейшем Крапинка еще не раз находила простые решения сложных, казалось бы, проблем. Похоже, больше никто не обладал настолько творческим воображением. В моменты своих озарений она смотрела мне прямо в глаза, и голос у нее начинал дрожать.