Подменыш

Лусхог исчез в трещине. Крапинка последовала за ним, сделав глубокий выдох. Протискиваться через этот узкий проход было так больно, что я даже передать не могу. Ссадины на висках заживали потом несколько недель. И еще после того, как полностью размягчишь кости, нужно не забывать держать все мышцы в напряжении, иначе велик риск потерять руку или ногу. Но Лусхог оказался прав — со временем изменять размеры тела стало легче.

Мы оказались в подвальном помещении. Внутри было темно и страшно, но когда Крапинка зажгла свечку, стало немного комфортнее. Кто-то попытался придать помещению домашний вид: связанный вручную половичок, чайные кружки с забавными рисунками, некое подобие дивана, сложенного из старых одеял. Лусхог снова начал набивать самокрутку, но Крапинка шикнула на него, и он, ворча, протиснулся через щель наружу.

— Ну, как тебе, Энидэй? Немного грубовато, но все-таки какой-никакой, а уют…

— Здорово!

— Ты еще не видел самого главного, — Крапинка подошла к дальней стене, потянула за какую-то ручку, и сверху спустилась лестница. Она полезла наверх, а я остался стоять, ожидая, когда же она вернется. Но тут раздался ее голос:

— Ты идешь, или как?

И я поднялся вслед за ней в библиотеку. Мягкий свет пробивался из подвала в главный зал, но я никак не мог сделать первого шага — сердце мое вырывалось из груди — ряд за рядом, полка за полкой, от пола до потолка, целый город книг. Крапинка дернула меня за руку:

— Ну, с чего начнем?

Глава 11

Все закончилось вполне логично. Не только из-за того, что я уже научился всему, чему мог научить мистер Мартин, и мне до смерти надоели все эти гаммы, пьесы, дисциплина и прочая тоска. Главная причина заключалась в том, что хоть я и был хорошим пианистом, наверное, даже очень хорошим пианистом, но я не был великим пианистом. Несомненно, в городе и, наверное, даже во всем штате никто лучше меня не играл. Но что дальше? Мне не хватало страсти, всепоглощающего огня, чтобы стать пианистом мирового класса. Альтернатива же казалась ужасной. Стать второсортным исполнителем и закончить как мистер Мартин, давая уроки? Уж лучше играть в борделе. Когда мне исполнилось шестнадцать, я начал придумывать способ, как бросить занятия и не разбить при этом сердце матери.

Однажды утром за завтраком я решился:

— Мам, я не думаю, что могу научиться еще чему-нибудь.

— В смысле? — спросила она, взбивая яйцо.

— В смысле музыки. Я достиг своего потолка.

Мама вылила на горячую сковороду взбитые яйца, и они зашипели, соприкоснувшись с раскаленным маслом и металлом. Она поставила передо мной тарелку с яичницей, положила тост, и я начал молча есть. Налив себе кофе, она села напротив и сказала:

— Генри, помнишь тот день, когда ты убежал из дома?

Я не помнил, но кивнул, продолжая жевать.

— День был ясный и ужасно жаркий. Я пошла принять душ, чтобы охладиться немного. А тебя попросила присмотреть за Мэри и Элизабет, а ты убежал в лес. Помнишь?

Хотелось бы мне знать, как я мог это помнить! Но, допив апельсиновый сок, я кивнул.

— Когда я вышла из душа, — мама на несколько секунд замолчала, — тебя нигде не было, — ее глаза наполнились слезами. — Вечером мы позвонили в полицию и пожарным, и вместе с ними искали тебя всю ночь, — она устремила взгляд куда-то вдаль, сквозь меня.

— Можно еще омлета, мам?

Она показала ложкой в сторону плиты, и я пошел накладывать себе сам.

— Чем темнее становилось, тем сильнее я за тебя боялась. Кто знает, кто там водится в этой чаще. Я знала одну женщину из Донегала, у которой в лесу украли ребенка. Она расстелила покрывало в тени большого дерева на поляне, посадила там малыша и пошла собирать чернику. А когда вернулась, его не было. И ничего, никаких следов. Она так и не нашла его. От ее дитяти осталось только углубление на покрывале, в том месте, где он лежал.

Я поперчил омлет и принялся за еду.

— Я думала, что ты заблудился и теперь ищешь свою мамочку, а я ничем не могла помочь тебе и только молила Бога, чтобы он вернул тебя мне. Когда они нашли тебя, у нас словно появился второй шанс. Если ты бросишь занятия, ты откажешься от этого шанса, от этого божественного подарка. Ты должен использовать врученный тебе Богом дар.

— Опаздываю в школу, — я вытер тарелку куском хлеба, съел его, поцеловал маму в макушку и вышел из дома, жалея, что разговор пошел не в то русло.

Приближалась пора зимнего отчетного концерта, а меня просто воротило от одного вида пианино. Но мне не хотелось разочаровать своих родителей, потому я делал вид, что все в порядке. В день концерта мы приехали заранее, и я, оставив наше семейство в холле концертного зала, отправился за кулисы. Там царила обычная в таких случаях суматоха. В боковых проходах толклись ученики, настраиваясь мысленно на выступление и отрабатывая технику на любой ровной поверхности. Мистер Мартин сновал среди нас, считая по головам, подбадривая тех, кто боялся сцены, и тех, кто что-то забыл, и тех, кому не хотелось играть.